Полное собрание стихотворений
Шрифт:
Другой доход свой в хлеб оборотить старался.
Богатый деньгами товарищу смеялся,
Что он всё хлебом запасался.
Товарищ смех его спокойно принимал
И хлебный свой запас всё больше умножал.
Эту книжную скованность речи, недостаток разговорной свободы и естественности в языке басен Хемницера в свое время подметил Н. Полевой «Хемницера можно упрекнуть в одном только у него не было еще того полного русского разгула, той русской беззаботности
Однако, для развития русской басни значение басен Хемницера прежде всего в том сближении литературы и жизни, которое в условиях господства эстетики классицизма было наиболее ощутимо в басенном жанре.
Сатирическая направленность басен Хемницера, защита в них интересов простого труженика, критика феодально-крепостнических порядков определяли эту связь с жизнью, преодолевали условность жанровой традиции и отвлеченное морализирование. В этом основная историческая заслуга Хемницера, проложившего путь к реалистическим и подлинно народным басням Крылова.
Лучшие басни Хемницера своей жизненной мудростью, своим уважением к трудящемуся человеку и высотой своих нравственных требований несомненно приобрели непреходящее значение. Их успех и популярность у читателей на протяжении всего XIX века свидетельствуют, что они выдержали испытание временем.
Так, Н. Полевой писал по поводу выхода басен Хемницера в 1837 году: «Хемницер был один из превосходнейших наших поэтов и достоин стать наряду с Крыловым. Его басни должны быть такою же народною книгою, как басни Крылова Они могут выдержать суд самый строгий, особливо если сообразим, что Хемницер принадлежал еще ко временам ломоносовским».[1]
В нашу советскую эпоху интерес к басенному жанру отнюдь не уменьшился. Творчество Хемницера — одного из первых талантливых мастеров этого жанра — по праву заслуживает внимания самых широких кругов советских читателей.
Н. Степанов
БАСНИ И СКАЗКИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
МИЛОСТИВОЙ ГОСУДАРЫНЕ МАРЬЕ АЛЕКСЕЕВНЕ ДЬЯКОВОЙ{*}
Милостивая государыня!
Лишь только я успел сказать:
«Ну, басенки мои и сказочки, прощайте,
Вас требуют, и мне вас больше не держать,
Ступайте;
Приятелям моим привык я угождать:
Они меня о том не раз уже просили,
Чтоб напечатать вас отдать», —
Все басни с сказками ко мне тут приступили,
И, каждая приняв и голос свой, и вид,
Старик мне первый говорит:
«Помилуй, что ты затеваешь,
Что ты без всякой нас защиты отпускаешь!
Ужли ты для того на свет нас жить пустил.
И нас, детей своих, лелеял и учил,
Чтоб мы на произвол судьбы теперь остались
И без прибежища скитались?
Не сам ли ты через меня сказал,
Что в море бы одним робятам не пускаться?
А ты теперь и сам что делать с нами стал?»
Бедняк тож к речи тут пристал:
«А я куды гожусь? Как в свет мне показаться?
Ты знаешь, батюшка, довольно, свет каков,
Какое множество развратных в нем умов;
Ты знаешь, сколько в нем на правду негодуют.
И как порочные умы об ней толкуют?
А ты ведь, батюшка, когда нас воспитал,
Ну дети, правдою живите.
И правду говорите», —
Всегда нам толковал.
Так ты нас под ее защитой отпускаешь?
Помилуй, разве ты не знаешь,
Какой по бедности моей мне был прием
В беседе перед богачом?
Чего же доброго теперь мне дожидаться,
Когда мне в свет еще и с правдой показаться?
Нет, ежели ты в свет задумал нас пустить,
Отдай Дьяковой нас в покров и защищенье.
Тогда хоть мы от злых услышим поношенье,
Что станем правду говорить,
Но в ней не гнев найдем, увидим снисхожденье;
Ее одно в том утешенье,
Один закон, одно ученье,
Чтоб правду слышать и любить.
Она нас иногда от клеветы избавит,
А именем своим тебя и нас прославит.
И наших недругов заставит, может быть,
Еще нас и любить.
Хоть в свете истина собой и не терпима,
Так из прекрасных уст всё может быть любима».
— «Как? ей представить вас? что вы, с ума сошли?
Подите ж прочь! пошли! пошли!»
Сперва-таки как лад просили, всё просили;
Но вдруг как подняли и плач, и вой такой!
«Ой! батюшка, постой! постой!
Ой! что задумал ты над нашей головой!»
Тут все они свои заслуги протвердили
Без череды и чередой.
Иная басня тут медведем заплясала,
Другая тут свиньей визжала.
Медведь сказал
«Что, разве ты забыл, как в басне я плясал?»
Свинья свое напоминала
И с прочими туда ж твердит:
«Припомни, как меня в девятой басне били,
Гоняли, мучили, тузили».