Полное собрание стихотворений

ПИСЬМО К г. К., СОЧИНИТЕЛЮ САТИРЫ I{*}

Ну вот, не правду ли тебе я говорил,

Как не хотел, чтоб в свет сатиру ты пустил?

Кто правду говорит — злодеев наживает

И, за порок браня, сам браненым бывает.

Кто, говорят, ему такое право дал,

Чтоб он сатирою своею нас марал?

Вот как твои теперь злодеи рассуждают,

И о тебе вот так они все заключают:

Он хитрый человек, опасный, вредный, злой.

И бегают тебя, как язвы моровой.

Другие хоть в тебе тех качеств не находят,

Да только вот тебе в проступок что приводят:

Пускай бы, говорят, что хочет он писал,

Да только б никого лицом не называл,

В смертельный грех тебе сие одно считая,

Но, впрочем, разные их толки оставляя,

Я тоже говорю, что в этом ты не прав.

Ты, вором Вредова в сатире въявь назвав,

Ему назвать других воров чрез то мешаешь

И способов его чрез это всех лишаешь,

Чтоб собственный порок на ближнего сложить

И многих и других с собою обличить.

Пожалуй, этого не делай ты вперед.

Тот, кто сатирою порочных осмехает,

Не называя въявь, число их умножает:

Всяк на свой счет тогда насмешку ту берет,

Кто внутренно себя виновным признает.

Когда же именно кого ты называешь,

Как будто большего числа глупцов не знаешь,

И тот, кто от твоей сатиры бы дрожал,

Подумает: «Я прав, меня он не считал».

Вот Рубов, например, Косницкий, Канпаровский,

Весевкин, Ликошев, Храстов и Флезиновский,—

Все, сколько б ни было писателей дурных, —

Когда б не назвал ты всех поимянно их,

Ужли дотудова б они так дерзки были

И собственну хулу к другим бы относили?

Какой ты человек! Что, разве мудрено,

Когда им знания и вкусу не дано?

Когда б ворона крик свой гнусным почитала,

То б с пеньем соловья его бы не мешала.

А это сносно ли со стороны сносить?

И дерзость надобно такую прекратить.

И там, где соловьям вороны петь мешают,

Там без пощады их и ловят и гоняют.

А что бездельников кольнул я пером, —

Кто честен, думаю, не будет мне врагом.

Когда бы на меня кто, например, озлился,

Что мной глупец или бездельник обличился,

То стану и его равно подозревать

И тож бездельником или глупцом считать,

И имя и дела его изобличая.

А если про кого хоть явно не скажу,

Тихонько на того хоть пальцем укажу,

Дам свету знать о нем, дела его вещая,

Такими новые картины умножая.

ПИСЬМО{*}

Вот как, мой друг, судьба играть изволит нами;

Мы нехотя ее окованы цепями.

Я полагал было себя определить,

Чтоб сходно с склонностью моею век прожить:

В науках, например, приятных упражняться

И светских всех сует как можно удаляться,

То с равнодушием об оных размышлять,

А иногда пером их тайно осмеять

Да Львов мне не дал жить, как жить бы мне желалось

(Отчасти он и прав, мне после показалось).

«Послушай, — он сказал, — совета моего:

Без денег ум не ум и знанье ничего,

А от наук одних ты не разбогатеешь

И потеряешь то еще, что ты имеешь.

Стихам себя хотя утешно посвятить,

Да бойся по миру ты от стихов ходить.

Нет, сделай наперед себе ты состоянье».

Итак, вхожу теперь в большое то познанье,

Как деньги, сильну власть всего, приобретать

И ими всем тогда по воле управлять.

Представь себе, что я чрез деньги делать стану:

Всё будет моему покорствовать карману.

Вот первое, что я хочу тогда начать:

Хвостов подкуплен быв Фонвизина ругать,

Я передам ему, чтоб больше не бранился,

Стихи бы не срамил и сам бы не срамился:

«Чем больше будешь ты Фонвизина бранить,

Тем больше будешь ты его чрез брань хвалить.

Ты сам его, скажу, хоть втайне почитаешь,

Да въявь затем бранишь, что плату получаешь».

И мой Хвостов тогда не только замолчит,

Но брань подкупщику он тут же сочинит.

В театрах, например, я сколько их ни знаю,

Так неустройство в них большое примечаю;

А чтоб порядок в них с устройством виден был,

Я <в> ложи и партер за всех бы уплатил