Полное собрание стихотворений
Шрифт:
Уж начал солнца луч златой ослабевати
И бледный только вид багровый оставляти.
Цвет огненный тогда поверхности земной,
Переменяясь всё, переходил в другой.
Багровая краса очам уже явилась
И, множа тень свою, сугубо помрачилась;
Последний, скрывшись, нам еще казало след
В собравшихся парах, объемлющих наш свет.
Но скоро всё и то от наших глаз сокрылось
СОН{*}
В печали я,
Душа моя,
Что не с тобой
Любезный твой,
Соснул я раз,
И тот же час
Эрот во сне
Явился мне,
Сказав: «Пойдем,
И мы найдем,
Что ты искал,
По ком вздыхал».
Я с ним пошел.
И чуть успел
Тебя обнять,
Поцеловать,
И — сон пропал.
Ах! всё бы спал!
«ВЛАДЫКИ И ЦАРИ ВСЕГО ЗЕМНОГО МИРА...»{*}
Владыки и цари всего земного мира,
Богами избранны род смертных управлять!
Для вас поет моя настроенная лира
И с жаром вам теперь стремится то вещать,
Что может добрый царь для своего народа.
Делами может быть подобен он богам,
Перерождается таким царем природа,
Он век златой своим странам.
Екатерина то в России днесь явила,
Премудростью своей России дав закон,
Она блаженство ввек России совершила
И вечный в их сердцах себе воздвигла трон.
Прости, монархиня, что смертный мог дерзнуть
Священное твое сим имя изрещи.
ПИСЬМО БАРНВЕЛЯ К ТРУМАНУ ИЗ ТЕМНИЦЫ {*}
Героида
Его благородию
Николаю Александровичу Львову
Любезный друг!
Нелестной дружбе труд усердный посвящаю
И знанью правому судити предлагаю;
Когда я перевод сих малых строк свершил,
О чувствовании твоем я вобразил,
Любезный друг! прими сие ты приношенье,
А мне дай чувствовать едино утешенье
И мысль собщи свою о переводе сем:
Льсти убегая, ты откроешься во всем;
В том удовольствие за труд сей полагаю.
О подлиннике ты известен уж, я знаю;
В нем тьма красот, но нет их в переводе сем.
Из недр темницы днесь Барнвель к тебе зовет
В слезах, мученья полн, что грудь его грызет,
Барнвель, твой друг, но им и недостоин слыти,
Которого, познав, стыдом ты будешь чтити;
Барнвель!.. твой друг!..
О, сколь, любезный Труман мой,
Я, имя осквернив то, предан грусти злой!
Увы! я долго в нем чтил славу, утешенье;
Сладчайша мысль о нем смертельно мне мученье.
Но чем начну? могу ль тебе всё рассказать
И часть свою рукой бессильной описать?
Тебя вниз пропасти вслед за собой водити
И горькость в грудь твою вины моей пролити?
Твой чистый светлый век в спокойствии течет,
А мне вин повестью мрачить его? Ах, нет!
Несчастный!.. тщись со мной хоть втайне воздыхати
И непорочности блаженство почитати.
Что говорю? чтоб глас, который в целый свет
Раздастся и везде тьмы звуков издает,
Тебе б мог повторить в местах уединенных,
Что мне за казнь вкусить за тьму мной зол свершенных;
Злодейство б возвестить, раскаянье сокрыть?
Нет, с ужасом, но сам хочу всё объявить,
В картине страшной сей я прелесть мню сыскати;
Несчастлив, винен я, тщись обо мне рыдати.
Так известись о всем. Еще ты быв со мной
И от меня в поля не отозван весной,
Ты сердце знал мое, ты знал мою дражайшу,
Ты нежность сам мою, о друг мой, чтил сладчайшу.
«Драгой Барнвель, — ты рек, — я еду, будь счастлив,
Со добродетелью любовь соединив».
Чьи б не могли сердца жестоки обожати
Ту пагубну красу, ты должен сам сказати.
Приятность, младость, вид, тьма прелестей таких
Не столько сил иметь могли в очах моих;
Несчастья самые ее оружьем были,