Полное собрание стихотворений

Я, чувств лишаясь всех, на грудь ее упал.

«Нас разлучить хотят, — глас оный продолжал. —

Я гибну!.. жизни мя чудовище лишает...

Нас завтре Сорогон, сей варвар, разлучает!»

—«О дерзость! — я вскричал. — То должно предварить;

Вещай, что мне начать, потщуся всё свершить.

А он пусть мя рабом, пусть жертвой учиняет;

Мой бог — одна любовь, она мя ободряет;

Ей только я внемлю. Внемли ж ее ты глас!»

Рекла: «Она гласит, дая тебе приказ.

Но времени не трать; уж завтре ты, конечно,

Умедля, тьму препон меж нами узришь вечно.

Не будет мстителя, и Фанния падет.

Предупреди удар ужасных наших бед

И общу нашу смерть. Сей ночи тьма не мрачна,

Она учинена чрез слабый свет прозрачна.

Ты знаешь, Сорогон по всяко утро там,

В пустынном сем лесу, что близок к сим местам,

Где точно он мою погибель устрояет;

Да сыщет там один ту смерть, что нам желает.

Дерзай на все, похить сокровища его,

Что неотлучны, им хранимы, от него.

Чтоб в безопасности от мест сих удалиться

К смерти избежать, нам злато нужным зрится.

Се маска, се и меч; беги, рази; а я,

В объятья пав твои, немедля вся твоя!

Последую тебе к брегам преотдаленным

Чрез горы каменны к пещерам сокровенным;

Хочу изобрести, тебе послушна став,

И новый род любви, и новый род забав;

Хочу, чтоб жертвы стон душа твоя не вняла

И слух ее моя любовь бы заграждала.

Но трепещи, когда ты слабость мне явишь

И бед содетеля моих ты предпочтишь:

Когда страшишься ты мне мерзку кровь пролита,

Другой меч грудь мою остался поразите».

О Труман! тщись меня, несчастного, познать;

Я, речью сей сражен, едва возмог дышать,

Полмертвый, тщетно глас ища в тоске глубокой

В объятиях моей любовницы жестокой,

Что нежность с страшною мешала просьбой сей

И пламя лютости с огнем любви моей;

Представь, коль льзя, себе сие ужасно действо,

Мятеж сей и жены свирепыя злодейство;

Несчастный одр, где лишь один лампад светил,

И меч, что Фаннией двойной устроен был.

Что наконец скажу? Смягчен ее слезами,

Возжен свирепствием и убежден красами;

Ее угрозы, вопль... увы! ... я обещал...

Нуждает Фанния, чтоб я счастливым стал!

До закалания уж жертву упояет;

Последний поцелуй к злодейству знак являет.

Она, скрывая вид мой, силы мне дает

И дерзкою рукой стопы мои ведет.

Я, словом, в тишине сей мрачной выступаю,

Рыдаю, трепещу, иду — куды? не знаю.

Куды, в отчаяньи, я взорр свой ни взводил,

Там всякий мне предмет ужасным знаком был.

Прискорбно солнце бег тогда свой начинало,

Кроваво облако мне свет его скрывало;

И стон земли, и рек журчанье предо мной

К убивству мой тогда вещали умысл злой

Казалось, блекнет все от моего дыханья;

Страшилось естество убийцына взиранья.

Толь наказуя бог злых смертных за порок,

Блюдет дни доброго, хранит его и рок!

Се тот святый залог, что он земли вверяет,

Мгновенно страждет всё, коль жизнь сего страдает.

Кто век губит сего, дражайши узы рвет,

Погибель каждый раз сего печалит свет

Вступил я наконец в сей лес уединенный,

Ужасный только мне, где старец был почтенный.

Увидел я его: он к небу возводил

Чело и вышнему молитвы приносил;

Он сердце чистое с смиренством представляет:

Отрада сладкая, что старость утешает!

Именья пользу, что безвредно он сбирал

И коим помощи он бедным подавал.

Полвека труд! сколь мог священным он казаться!

Сколь, доброго злодей зря, принужден терзаться!

Я чувствовал сии мученья все вперед,

Сердечно рвение, идуще злобе вслед.

Близ древа, что меня, дрожаща, подкрепляло,

Железо двадцать раз из рук моих упало!

Я двадцать раз его в себя вонзити мнил;

Казалось, я влеком от мест сих тайно был;

Но тотчас грозный вид мне Фаннии явился,

И в бешенство тотчас я снова погрузился.

Я мнил, что зрю ее, кинжал в руке держа,

Вокруг меня ходя и груди обнажа,

Вещая мне: «Рази — иль зри меня сраженну!»

Сей в душу ударял мою звук утомленну.