Полное собрание стихотворений

Я вздора не пишу, а мой карман исправен,

Незнаем ты никем, я — в Петербурге славен,

Ласкают все меня и графы и князья».

Плутов! ты всем знаком: о том не спорю я;

Но также нет и в том сомненья никакого,

Что редко льзя найти бездельника такого,

Что всё имение, деревни, славный дом

Пронырством ты достал, Плутов, и воровством.

Довольно, не хочу писать теперь я боле,

И, не завидуя ничьей счастливой доле,

Стараться буду я лишь только честным быть,

Законы почитать, отечеству служить,

Любить моих друзей, любить уединенье —

Вот сердца моего прямое утешенье.

<1780-е годы>

378. К ТЕКУЩЕМУ СТОЛЕТИЮ{*}

О век чудесностей, ума, изобретений!

Позволь пылинке пред тобой,

Наместо жертвоприношений,

С благоговением почтить тебя хвалой!

Который век достиг толь лучезарной славы?

В тебе исправились испорченные нравы,

В тебе открылся путь свободный в храм наук;

В тебе родилися Вольтер, Франклин и Кук,

Румянцевы и Вашингтоны;

В тебе и естества позналися законы;

В тебе счастливейши Икары, презря страх,

Полет свой к небу направляют,

В воздушных странствуют мирах

И на земле опять без крыл себя являют.

Но паче мне всего приятно помышлять,

Что начали к тебе и деньги уж летать.

О чудо! О мои прапращуры почтенны!

Поверите ли в том вы внучку своему,

Что медь и злато, став в бумажку превращенны.

Летят чрез тысячу и больше верст к нему?

Он тленный лоскуток бумажки получает

И вдруг от всех забот себя освобождает.

Уже и Шмитов он с терпеньем сносит взор;

Не слышит совести докучливый укор;

Не видит более в желаниях препоны,

Пьет кофе, может есть чрез час и макароны.

<1791>

379. НАСЛЕДНИКИ{*}

Не доведи бог быть богатым и бесчадным.

Трудиться и копить — кому ж? Злодеям жадным,

Которы, всякий час вертясь передо мной,

Ласкают, а в уме: «Сошли бог за душой!»

Не дай судьба мне ждать и знатного наследства,

Коль нет к снисканию его другого средства,

Кроме коварства лишь и подлости души;

А честностью... О ней в стихах лишь ты пиши.

Иной, забыв родных и — сладость сердца — дружбу,

Презрев сыновий долг к отечеству и службу,

И даже собственность — всё кинул, десять лет

Бессменно бабушку, как ворон, стережет,

Ни шагу от нее, и должен беспрестанно

Читать в ее глазах, стараться несказанно

Ни правдою, ничем ее не разъярить;

Миролюбиво да всечасно говорить,

Грустить, вздыхать, не поднимая взора;

Смеяться? — Хохотать, надсевшись до умора;

Браниться ль? Поощрять того, сего чернить,

Бояться, как дитя, безделицы купить,

Коптеть в конуре и, что мне всего тяжеле,

Не сметь и пролежать час лишний на постеле,

Таскаться до зари, бродить туда-сюда,

Лишь только б думали: «Он в деле завсегда...»

Бывает ли хоть в ночь страдалец наш в покое?

Никак! Он мучится тогда ужасней втрое

Меж тем как нищему пресладкий снится сон;

Змеяд до полночи часов считает звон

И думает: «Стара, того гляди, споткнется,

А о дарительной поднесь не заикнется.

Что, если б как-нибудь об этом намекнуть?..

Но прежде надобно Пиявкина спихнуть

И тех других еще пооттереть немного —

По правде и грешно... Но если брать так строго,

Так никому и ввек богатым не бывать!

И для чего ж бы мне в неволе умирать?

И так уж я — мои еще не стары лета, —

А будто выходец стал из другого света: —

Иссохнул, скорчился, истаял, помертвел...

Но как же бы начать, чтоб кто не усмотрел

Моих намерений, — подъеду к Пустомеле,

Настрою, оН<падет> так и достигну цели.

Мне гадко далее его изображать.

Возьмем Глупона: тот изволит поживать

На счет наследия, достать которо льстится...

Не знаю, как сказать, боясь проговориться, —

Но от кого б ни шло, не в этом дело мне —

Изволит поживать в веселой стороне,

В столичном городе с своею Мессалиной, <