Полнолуние

– Никто на него не кидался.

– Хорошо хоть понимаешь про себя… Ты тут никто, Вовк. Не пугаю. Не предупреждаю. Это факт у нас с тобой такой. Хочешь еще посмеяться?

Где-то была ловушка. Игорь опять решил промолчать. Майор спокойно вытащил кисет, бумажку, скрутил цигарку, заклеил языком, закурил – сильно, будто после многодневного воздержания, затянулся. Выпустил струю пахучего дыма в сторону, повертел самокрутку в пальцах.

– Слышишь, пахнет? Местные деды самосад сушат – вкусно. Хоть табак не едят, а другого слова не придумаю. Приносят мне, есть тут добрые люди среди местного населения. Так не хочешь посмеяться?

– Можно.

– Я попович. Отец у меня был поп. Священник, сельский приход, Тверская губерния. Мамка, значит, попадья. Социальное происхождение не годится для должности, скажи?

– Наверное.

– А я от родителей отрекся, Вовк. Когда в партию вступил. Я, знаешь, в комсомоле не был. Сразу в партию, после гражданской. И вишь, какая веселая штука: сын попа теперь в лагере – не царь, но Бог. Не я это придумал. Ну, рассмешил?

– Интересно.

– Интересно ему. А вот мне интересно, почему ты, боевой офицер, на конвойного попер?

– Потому что боевой офицер, гражданин майор, – голос Вовка зазвучал тверже. – Терпел все. Только не буду спускать, когда мордатый сержант гнет на меня матом. И лупит прикладом в спину.

– Научишься, – серьезно произнес Божич, затянулся еще раз, повторил: – Вкусно. – И потом, без перехода: – Думаешь, я ничего не понял? Я твое дело, осужденный Вовк, внимательно прочитал. Потому что такого контингента у меня на хозяйстве не было.

– Какого?

– С фронта. С войны. Начнешь быковать – рога быстро обломают. Но хочу, чтобы ты знал: с сержантом тут, в этом кабинете, тоже воспитательная работа была. Офицеры бывшими не бывают. У меня белогвардейцы сидели… Гляди ж ты, белая кость. Правда, когда по ребрам выгребали, ничо, утирались. Расстреляли их, кстати, а то бы показал их тебе.

– Расстреляли?

– Ага. Как война началась – вышел специальный приказ. Всех беляков, как потенциально опасный элемент, способный вести антисоветскую агитацию в местах лишения свободы, к высшей мере социальной защиты. Вот я беляков к стенке и поставил. Что ты думаешь? Один, дедок такой, из бригады сучкорубов, «Боже, царя храни» залудил. Да еще красиво так, сука, голосина поставленный – как у моего отца-батюшки в церковном хоре у певчих. Я аж заслушался. Но не в этом дело. – Майор сделал третью затяжку, традиционно повторив при этом: – Вкусно. Так к чему это я? Вишь, белая кость все терпела. А наш брат, советский офицер, лезет давать сдачи. Даже если после того получает десять суток БУРа. Вот за это я тебя, Вовк, уважаю… Или как это правильно сказать?.. Пусть будет: уважаю. Доверяю тебе. Подпишешь бумажку?

Произнес таким будничным тоном, что Игорь сначала растерялся:

– Бумажку? Вы о чем?

– Об этом самом. Я, такой-то, осужденный, бывший офицер Красной Армии, даю добровольное согласие сотрудничать с оперативной частью. Казенный документ, по сути. Зато отношение получишь соответствующее. Под моей личной защитой будешь, сечешь? Кто я тут, не забыл?

– Нет.

– Скажи: кто я тут?

– Бог. – Заключенный удивился, с каким трудом ему далось это слово, но, похоже, Божич совсем этого не заметил.

– Правильно. И Бог тебя тут будет беречь. Я слушаю твое положительное решение.

От дыма у Игоря уже першило в горле. Он прокашлялся. Не помогло – гадкий привкус никуда не делся.

– Водички? – поинтересовался Божич.

– Не надо, – ответил Вовк. Не сдержался, добавил: – Спасибо. Вот так сразу…

– Чего тянуть? С кем тебе, боевой офицер, еще иметь дело в местах отбывания наказания, как не с администрацией?

Жгучий взгляд майора Игорь сейчас чувствовал физически. Стало неуютно, захотелось отвести глаза, и в то же время Вовк не желал, чтобы это воспринималось как слабость. Но не сдержался, отвел взгляд, перевел его на выгнутую спинку помпезного стула. Внимательный кум мигом это засек, крякнул довольно, произнес с неприкрытой гордостью:

– Нравится? Всем нравится. У меня вот целая артель чалится, еще с тридцать седьмого. Контрик из Ленинграда, старенький такой дедуля, когда-то клепал мебель для буржуев. Свое производство, на заказ делали. Поставляли лучшим семьям Санкт-Петербурга, хе-хе. Теперь вот за дополнительную пайку работает на Главное управление лагерей. Я вообще подумываю, как в своем хозяйстве наладить кое-какую кооперацию. Надо ж деньги для страны зарабатывать, да и лагерь содержать, не все ж сидеть на шее у государства. Война, жирно слишком. Когда перебьем фашистов, работы станет еще больше. Нет, паразитами мы не будем! – Кум со значением поднял вверх палец. – Паразиты по баракам. Первейшие – кто по твоей статье, политические. Ты-то человек нормальный, потому я с тобой и говорю, Вовк. Доверяю, а ты оцени.

Игорь решил – лучше молчать. Но Божич, казалось, уже не хотел общения. Увлекся, оседлав, очевидно, своего любимого конька, продолжал:

– Читал твое дело, пока ты исправлялся в БУРе. Внимательно читал, много думал, некоторые справки наводил. Что-то с тобой тот капитан Сомов не поделил. – Мгновенно ощутив реакцию Вовка, поспешил уточнить: – Только без этих… без иллюзий… Органы не ошибаются. Не для того нам партия и лично товарищ Сталин доверили этот сложный участок. Тем более когда военное время и врагом может стать каждый.

– И я правильно сижу? – вырвалось у Игоря.

– Правильно. – Отвечая, Божич и бровью не повел. – Но слушай битого опера: по-хорошему твой Сомов должен был собрать больше доказательств твоей антисоветской деятельности. Потому что мастерить дело за один анекдот… Хотя я на фронте не был. Просился – не пустили. Без меня тут хозяйство развалится до фундамента, кому-то и это нужно делать. И все же, когда враг кругом, за языком следи. Знаешь, что я тебе скажу? – Массивная ладонь несколько раз легонько похлопала по поверхности стола. – Херня какая-то между тобой и Сомовым. Кошка черная пробежала, вижу. Только он тебе жизнь спас, если хочешь знать.

– Как это?

– Вот так. Очень просто. Начни начальник особого отдела полка собирать на языкатого старлея материальчик – можно подшить на расстрельную статью. А так – анекдот. Несмешной.

Игорь решил не пытаться убеждать Божича в том, что никаких анекдотов он не рассказывал. Наверняка майор прав: ему вообще не следует понимать причину давней вражды Сомова и Вовка. Так что решил и дальше молчать.

Майор же воспринял это по-своему:

– Вот и правильно. Тебя мой коллега спас от верной смерти. Передал мне, можно сказать, в надежные руки. Не пойдешь же ты, фронтовик, к преступникам в компанию. Хорош телиться, осужденный. Расписочку?

Еще одна сделка с дьяволом, подумал Игорь. Точно такая же, как требование Сомова написать прощальное письмо Ларисе, где он непрямо отказывался от нее и сына. И тоже – письменно. Интересно, прикажет ли скрепить кровью.

Осенило внезапно. Вовк удивился, как подобное вообще могло прийти ему в голову, как только он вспомнил о Ларисе. Побаивался всерьез – не сможет сказать этого, когда протянет дольше. Потому выдал сразу, готовясь к худшему:

– Условие есть.

Божич как раз насыпал табачную полоску на разложенный прямоугольник, мастеря новую вкусную цигарку. Когда услышал, рука замерла, пальцы разжались, табак просыпался на стол.