Полный дом смерти

Старик, задыхаясь, прошептал на бегу что-то нелестное. Я не мог его осуждать.

Мы обогнули парадную сторону поместья бель-ал Сепио и повернули направо – перпендикулярно от садовой дорожки к воротам. Парк внезапно кончился, и открылись возделанные поля бобовой пшеницы. Рядом с домом протекал неширокий ручеек. Вода била где-то из густо поросшей кустарником возвышенности и разделялась на два рукава. Один стекал куда-то в чащу сада, другой огибал многочисленные камушки и с тихим звоном падал с обрыва.

Со стороны города, где высилась стена поместья, находилась одноэтажная кузница. Рядом – целая россыпь сельскохозяйственных строений: конюшня, сарай, молотильня и несколько амбаров. К ним пристраивался высокий силос для пшеницы. На противоположном конце поля, в самой высокой точке плато, вертела гигантскими крыльями ветряная мельница. Из-под ее основания вытекал еще один ручей.

Пэйр лежал в неестественной позе посреди остриженного кустарника, окружавшего дом. Голова у дядьки отсутствовала как понятие, в груди торчал тяжеленный ставень. Все вокруг окровавлено, ошметки плоти виднелись даже на ветках карликовых берез, произраставших довольно далеко от места «несчастного случая». Мозгомпьютер услужливо сообщил, что судя по состоянию трупа, смерть наступила не больше четырех минут назад.

– Чисто сработано, – пробормотал я. – Череп вдребезги, серая жидкость ушла с разбросом в несколько метров. Бросали прицельно.

– Бросали? – спросил дворецкий с таким видом, словно бы не понимал глупости своего вопроса.

Я доходчиво объяснил:

– Если бы ставень слетел под дуновением ветра, удар прошел бы вскользь. Имелось бы хоть самое мелкое, но отклонение. А здесь мы видим четко спланированный удар – идеально вертикальный. Словно кто-то покуривал на крыше, ожидая, когда Пэйр подойдет к отмеченному месту.

Мозгомпьютер просканировал пространство и саму створку. Ничего, никакого следа! Впрочем, кто бы сомневался.

– Что делал конюх рядом с поместьем?

Лумиль молча указал на большие садовые ножницы в руке убитого. Отошел на несколько шагов, чтобы не запачкать домашние туфли, и сообщил:

– Когда работники конюшни не ухаживают за лошадьми, в целях экономии мы на полставки заставляем их приглядывать за садом. Подстригают газоны, кустики, н-да. Пересаживают деревья.

Я опустился рядом с трупом на колени и тщательно его обследовал. Никаких улик и зацепок, но кто сдается после первой попытки – тот не Ходжа Наследи?

Наконец, когда я в третий раз пошарил по карманам покойника, мое терпение было вознаграждено. За отворотом толстой садовой рукавицы обнаружился маленький клочок бумаги для письма. Дорогая фактура – явно из запасов владельца поместья.

На прямоугольнике виднелись едва различимые линии. Кажется, его надлежащим образом сгибали и придавали вид миниатюрного самолетика. Ну, как в школьные годы.

Значит, кто-то бросил Пэйру послание через окно. Кто-то не желающий выходить из поместья.

Судя по длинной шеренге подстриженного кустарника, конюх находился рядом с поместьем еще с утра – записку могли запустить из любого окна. Или покойный нынче парень заполучил ее раньше?

На бумажке присутствовал невнятный след от ауры. К сожалению, мозгомпьютер не смог ее идентифицировать – свежая кровь начисто стерла эту информацию.

Зато, кроме линий и легкого намека на адресата, записка поделилась маленькой тайной. Я нашел несколько предложений, выведенных корявыми буквами. У написавшего имелись некоторые проблемы с грамматикой:

«…забереш сегодня ночию и отнесеш в и…» – остальные слова на записке безнадежно растворились в теплой крови. Нет, еще нашлось: «… в память о друге…»

Мозгомпьютер сообщил, что надпись очень свежая – прошло не более десяти часов с момента составления письма. Уже кое-что. Преступник рядом и готовится нанести решающий удар.

– Почерк вам знаком?

Леприкон брезгливо покосился на бумагу и даже не взял ее в руки.

– Точно не уверен, но кажется, писала Парто.

Вот она – первая настоящая улика этого запутанного дела!

Я внес повторное посещение горничной к своим планам на вечер. И затем припомнил еще один вопрос.

– У меня к вам просьба, дорогой Лумиль.

– Если это не выходит за рамки приличия, глубокоуважаемый Ходжа.

Эй, да у старика таки есть чувство юмора! Пришлось перенести его из списка плакс в таблицу «неопределенного характера лица, не теряющиеся в трудной ситуации рядом с погибшими конюхами».

– Абсолютно не выходит, – рассмеялся я. – Сейчас вы останетесь на этом самом месте, а я вернусь в холл. Подождите минуты две-три, а потом завопите несколько раз, что есть мочи.

Леприкон сделал круглые глаза и уставился на меня, как на безрогого демона. Я сохранил интригу и потопал к поместью. Походя отметил, конечно же, окно, от которого «оторвался» убийственный ставень.

В холле я уселся за рабочий стол дворецкого и, наконец-то закурил. Несмотря на множество смертей и дрянную обстановку, дом все больше мне нравился. Мне даже казалось, что строение живет какой-то своей, непонятной окружающему миру жизнью. И словно вещает молчаливыми стенами…

– А-а-а-а-а-а-а! – донеслось до меня.

Я прошел несколько шагов и нырнул в полутемную комнату, откуда доносился звук. Кроме стандартной для богатых поместий мебели, здесь находилось зашторенное окно. Ставни плотно перехвачены щеколдой, но одна из застекленный створок приоткрыта.

– А-а-а-а-а! – тонкий голосок отчетливо пробивался сквозь оконный проем.

Я притронулся к щеколде, намереваясь ее приоткрыть, как вдруг она зашелестела. Это что за дела?! Твердое дерево издает совершенно иные звуки. При внимательном досмотре оказалось, что щеколда выполнена из свернутого параллелепипедом рулона бумаги. К тому же выкрашенного коричневой краской – под цвет натурального дуба. Настоящий запор обнаружился под шкафом. Он уже долгое время находился здесь и успел покрыться тонким слоем пыли. Несколько недель или больше.

– А-а-а-а-а-а! – уже с хрипотцой. – Кхэ-кхэ-кхэ…

– Благодарю вас, драгоценный Лумиль, – сказал я дворецкому, высунувшись из открытого окна. – Можете возвращаться в дом. Мы узнали, что хотели.

– И что же мы узнали, позвольте спросить?

– Самое главное, – я позволил себе мимолетную улыбку. – Мы теперь уверены, что некий дворецкий по имени Лумиль не является преступником. Во всяком случае, не в этот раз.

Леприкон застыл в обиженном изумлении.

– Я служу в этом доме триста два года, глубокоуважаемый, – наконец сумел выдавить он. – И вы подозревали меня в этих несчастьях?