Польский пароль

— К сожалению, мы все теперь бывшие… — меланхолично вздохнул Ларенц. — Итак, вы не возражаете?

— Гут! — кивнул Крюгель. — Скажите им: пусть выходят вниз, к машине.

Утро было холодным, сумеречным. Скалистые вершины Мертвых гор, к которым вел машину Крюгель, кутались в темные свинцовые облака. Покручивая баранку, оберст размышлял о возможных последствиях внезапной перемены. Главное состояло в том, что это был тот самый редкостный случай, когда третий не оказывался лишним. Такой удачи он, признаться, не ожидал!

Хотя кое о чем догадывался и раньше…

Фридрих Ворх оказался прав, высказывая на днях Крюгелю свое предположение о том, что за спиной эсэсовских офицеров прячется фигура значительно крупнее. Он сказал это сразу, как только услыхал о письмах Черчилля к Муссолини: такие секреты мог держать при себе только высший нацистский бонза.

Но хлопот теперь партизанам прибавится… Очевидно, беглецов придется разбивать на две группы, чтобы потом удобнее было захлопнуть мышеловку. Без единого выстрела, как предупредил Ворх. Разумеется, все трое должны быть взяты живыми: слишком много они напакостили на этой грешной земле. И обязаны исповедаться. Перед будущим. Перед человечеством. (Но отнюдь не перед своей совестью, которой у них никогда не было!)

Машина наконец свернула с шоссе и еще около часа медленно пробиралась, буксуя на подъемах, по узкой горной дороге. У маленького голубого озера, на лесной вырубке, дорога оборвалась — дальше вела лишь пешеходная тропа.

Уже совсем развиднелось, когда все четверо, обливаясь потом под тяжестью рюкзаков, вышли к ветхому охотничьему домику. Лохматый сенбернар вышел им навстречу, погавкал для порядка, потом обошел всех по очереди, добродушно тыкаясь в колени лобастой башкой.

У костра за чаепитием хозяин — лесник Мозер немногословно объяснил дальнейшее: эти господа (Шейдлер и его шеф) пойдут с ним, а эти двое (Ларенц и Крюгель) останутся пока в сторожке. Их поведет другой проводник, и его придется подождать. Нет, ждать недолго, может быть, около часа. Высокие господа не должны обижаться, потому что сами внесли разлад в заранее обусловленный план. К сожалению, по горной тропе в теперешние времена нельзя идти большой группой — в этом все дело.

Прихлебывая горячий чай, Крюгель украдкой наблюдал за Кальтенбруннером: у того явно бегали глаза и дрожали руки. Неужели матерый «фюрер» учуял близкую западню? Вряд ли. Скорее всего, «железный Кальтен», при одном имени которого трепетали даже чванливые пруссаки-генералы, теперь просто трусил. Не лучше вел себя и «неустрашимый» штандартенфюрер Ларенц: он, кажется, заподозрил неладное в разделении на две группы, А может, это обстоятельство серьезно ломало его собственные планы?..

Потом, когда лесник Мозер исчез со своими спутниками в еловой чаще, Ларенц и вовсе забеспокоился: поминутно вскакивал и, вышагивая по дощатому полу, то и дело заглядывал в окна домика, осторожно оттянув занавеску. И демонстративно, не стесняясь, держал наготове парабеллум.

Все-таки партизаны допустили просчет. Это обнаружилось, когда наконец прибыли «проводники», Их было двое. Первый — бородатый австриец — направился к крыльцу, а другой присел у костра, чтобы прижечь сигарету от затухающих углей. Вот этот, второй, и привел штандартенфюрера в неописуемый ужас.

— Майн гот! — вскрикнул он, пятясь от окна. — Да ведь это же пленный русский — я его знаю… Мы в западне, Крюгель!

Ударом каблука эсэсовец вышиб окно на противоположной стене, схватил свой рюкзак и, разбежавшись, хотел прыгнуть — там сразу начинался спасительный лес. Но не прыгнул, не смог; оберст Крюгель подставил ему обыкновенную подножку. Сцепившись, они катались по полу, пока не подоспели вбежавшие партизаны. С минуту те стояли в нерешительности, не зная, кому же помогать?.. Этим воспользовался штандартенфюрер и выстрелил — пуля попала Крюгелю в бедро.

Связанного штандартенфюрера партизаны доставили на свою базу в глухом альпийском хуторе. Там же вскоре оказались и Кальтенбруннер с адъютантом Артуром Шейдлером. А оберста Крюгеля на его машине срочно отвезли в Бад-Ишль к аптекарю Ворху. Здесь, в мансарде второго этажа, Гансу Крюгелю предстояло встретить конец мировой войны…

Вечером того же дня партизанский отряд совершил налет на «виллу Кэрри» — бывшую резиденцию шефа СД. Перебив охрану, партизаны ворвались в дом и под вопли живших здесь эсэсовских жен пленили последних главарей гестапо и СД. Обыск дал богатый улов: сейфы с секретными документами, пачки долларов, франков и фунтов, железные ящики с награбленными сокровищами — они были спрятаны на огороде. Только одного золота обнаружили более семидесяти килограммов.

Альпиенфестунг — «национальный редут Германии» — окончила свое существование.

Но еще не кончилась война…

19

Егор Савушкин жевал горьковатый смородиновый лист и сокрушенно сплевывал: экая получилась незадача! Из-за него, Савушкина, едва не ускользнул матерый эсэсовец, чуть не сорвалась партизанская засада. Хотя, если рассуждать по-умному, он тут совершенно не виноват, кто знал, что беглым эсэсовцем окажется тот самый штандартенфюрер — бывший комендант «Хайделагера», начальник автоколонны, из состава которой месяц назад Савушкин совершил побег вместе со своей бригадой? Это просмотрел итальянец Пеппо — командир партизанской разведки, парень вертлявый и сумасбродный. Схватил попавшего под руку Савушкина, хлопнул по крутому плечу: «Рус карашо! Давай-давай!» — и приставил на помощь местному австрийцу-охотнику.

Вот тебе «давай-давай»… Не помогла и тирольская кацавейка, которую партизаны второпях напялили на Савушкина: эсэсовский комендант с первого взгляда признал лагерного бригадира. Да еще стрельбу учинил. Хорошо хоть, в своего же немца попал — его потом увезли. С этим вторым немцем Савушкину тоже не все было ясно: показалось, что и с ним где-то встречались раньше. Но где именно — вспомнить никак не мог.

Да, бегут фрицы, расползаются, как тараканы, — видно, впрямь почуяли близкий конец… Пользуясь общей паникой, сюда в горы бегут и бывшие военнопленные: поляки, чехи, англичане, русские, итальянцы. Партизанский отряд вырос в несколько раз, а в «русской роте» Савушкина уже перевалило за тридцать человек. И оружие есть, и боеприпасов полно, и дел партизанам хватает, одно плохо — совсем нечего стало жевать… Раньше хоть перебивались трофейными продуктами, теперь и этого нет: разбитые немецкие части бегут в Альпы голодной, обезумевшей от страха оравой, будто саранча, сметая по пути все живое и съестное.

Свою роту Савушкин давно перевел на подножный корм: на слизун, щавель, на студенистую кашу из луковиц сараны, которую тут именуют горной лилией. Конечно, на такой еде жиру не наживешь, зато в роте нет ни одного больного. Савушкинскую «сибирскую кашу» пробовали перенять итальянцы и чехи, однако она им не понравилась и впрок не пошла: блевали и мучились животами. Дело известное: кому что нравится…

Уже трижды старшина обращался к партизанскому командованию с просьбой отпустить роту на восток, к своим, — там настоящая война, там каждый штык на учете. Однако ему отказывали и вежливо пространно объясняли, почему именно. Он мало что понимал из этих объяснений (командир был австриец), хотя главное уяснил: еще не время. Им, местным, конечно, виднее: у них под рукой рация, связь с Веной, и свои люди в окрестных городах и поселках.

Савушкин подолгу рассматривал карту советского полковника-летчика: красная линия полетного маршрута упрямо и властно звала его на восток. Да ведь и было-то недалеко — каких-нибудь сто пятьдесят километров! На три дня хорошего хода. А если прихватить автомашины, то и за день можно добраться.

Однако он хорошо понимал: близок локоть, да не укусишь. Впереди лежал Дунай, здесь — горы, в Чехословакии — тоже сплошные горы, а это предопределяло движение только по дорогам. По тем самым дорогам, по которым сейчас валом валило отступающее на запад разбитое германское воинство. Их тысячи! Очумелые от страха, они пылинкой сдуют с пути савушкинскую роту. Так что положение — как утки на яйцах: сиди и не крякай…

Старшина вынул из футляра бинокль, поднялся на крыльцо дома: ему показалось, что на ближнем перевале, через который шла тропинка в соседний хутор, появились какие-то люди.

Так и есть — это с группой бойцов возвращался комиссар роты Живка с командирского совещания (Савушкин туда посылал его, сам он все равно ничего не понимал в этом галдеже на разных языках). В середине цепочки старшина с удивлением разглядел пленного эсэсовского штандартенфюрера. Ну да, это был он! Хорошо виден и фонарь под глазом, который ему приставил Савушкин в охотничьей избушке (чтобы не очень нервничал и не взбрыкивал!). За каким хреном они волокут сюда этого дармоеда? Самим жрать нечего…