Полтава
Шрифт:
— Не будем дураками — не вернётся лихо! — тут же ободрил ватажок.
Желтоголовый жебрак Мацько долбанул согнутым ногтем струны дедовой бандуры, спросил под надрывный исторгнутый звук:
— Отважитесь, вашмосць, сказать царю правду?
И на Мацько зашикали. Не только за неуместное «вашмосць».
— Орда тебя возьми! Тебе ещё ряст топтать! Вон гетманские казаки привяжут к седлу — только и видели! Гетман в Белой Церкви.
Нет Мацьку страха.
Нет и деду:
— Скажу. Сподобит Господь попасть на глаза — скажу. Царь нашу веру защищает. А Мазепа в ляшской вере.
— Паны не пустят на царские глаза! — в крик беспалый жебрак, недавно прибившийся
Ватажок соседней ватаги — широкоплечий да пузатый — зверем на слепого:
— На кол захотелось? Безбожники! Что о гетмане... Клевещете!
Оттуда поддержали своего ватажка, отсюда — своего. И получилась бы свалка. Особенно вскинулся Мацько. Молодой, сильный — уж и дубина в руках. Беспалый сжал зубы и задрожал. Кашевар ухватил огромную ложку. А простые жебраки — живым забором. Две ватаги — два забора... Но ватажкам ведомо, чем заканчивается такое. Не допустили драки. Слепой приказал укладывать пожитки на возок. Мацькова дубина затрещала на сухом старческом колене под Мацьковы же шутки.
Торопились жебраки на север. К Киеву. За Днепр. Тревога перекашивала лица. Оглянется человек — утрёт слезу. Неизвестно, какие воспоминания у него. Кого оставил? В живых ли? В могиле? У каждого — своё...
Через неделю, перевидев много разного люда, жебраки искали место для ночлега. Растянувшаяся ватага подставляла под ветер голые груди. Мацько тащил двухколёсный возок с выкрашенными в красное грядками, между которыми полно белых латаных торб. Под гору новенькие колёса вертелись сами, а в гору — помогали товарищи. Зимой наколядованные гостинцы таскал рябой коник, да как прижало с сеном — получились из коника колбасы. Даст Бог, снова купят животинку. Слепой ватажок лепит добытую копеечку к копеечке. Зимой снова позабавятся лицедейством. Мацько поведёт козу, беспалый оденется цыганом или медведем, Мишка оденут Божьим ангелом... Все будут петь... Снова — гостинцы...
Остановились в леваде. На пригорке, под защитою дубового леса, пасека: за плетнём вишнёвый цвет. Кашевар развёл огонь. Сразу приметил: криничка-желобянка уже исчерпана. Кашевар набрал воды в реке. Слепой ватажок пересчитал жебраков на голоса, а пересчитав, отложил бандуру и принялся отсыпать из торбы шуршащее пшено, отмерять корявыми пальцами старое сало, куда уже намертво въелась крупная серая соль — не выковырять, да и ни к чему: в котле раскипится. Рассчитывал, чтобы варева хватило как раз на ужин, но не скупился: дорога размотана длинная, а впереди ещё длиннее. К дороге нужна сила в сапогах.
Вот уж засыпано пшено, разрезано сало. Жебраки отбросили ноги на зелёную траву вокруг красногрядочного воза, накрыли лица чёрными шапками, болтают разное, словно в дороге не наболтались да не наржались. Мало печали жебраку, пока он в ватаге. Ватага в обиду не даст.
Слепой ватажок, стоя в расстёгнутой свитке, втянул носом воздух и ткнул пальцем в сторону пасеки:
— Мёд!
Мацько, прыткий на разговоры, словно и не лежал на траве. Хлоп себя ладонями по твёрдым бёдрам:
— Попросить мёда, вашмосць? Новостей заодно там послушаю...
Ватага подняла головы. Большинство — недавние хлеборобы. Неуютно им. Идут по земле, а не пашут ниву, не бросают в неё зерно. У ватажка дёрнулась голова.
— Попросить не грех, когда наносят Божьи козянки...
— Не время, — закивали жебраки.
Мацько молча дождался, когда кашевар прищурил перед огнём маленькие глазки:
— Дед! Слышите? Травою каша пахнет! Мало соли.
Деревянной
ложкой, привязанной к красному поясу, зачерпнул кашевар пахучей еды — недосол, попробуйте сами!Мацько снова хлоп себя по бёдрам:
— Придётся на пасеку!
Выставив против красного солнца мёртвые глаза, дед шевельнул усохшими ноздрями и разрешил:
— Пойдём... Там — будто в корчме...
Мацько согласен. Неслухов ватага прогоняет. Трижды целовали все тёмный крест на сморщенной дедовой шее. Один жебрак — не жебрак. Словно единственный зуб во рту — на что годен?
Дед отложил бандуру, отодвинул ногой торбу, сдавил палицу. Мацько, оглянувшись, увидел стройную фигуру. Верны слухи: дед смолоду гостил на Сечи. Мацько тоже разогнул под свиткой спину. Молод, а придавлен неудачами. Родители оставили наследство. Была и невеста, славная девушка, высокая, стройная... Мало того, что пробрался в «молодчики», то есть в подмастерья кузнечного цеха в своём городе, и в мастера собирался, в «братчики», — так и землй возле города обрабатывал кусок. Все в ватаге мечтают о хлеборобстве, да разве усидят они на земле?
Втроём пошли к пасеке: Мацько, Мишко, а позади — дед...
Вечером огней прибавилось. Спускались в леваду новые жебрацкие ватаги, остановились чумацкие валки.
К пьянящим запахам вишнёвого цвета присоединялись острые запахи дёгтя и рыбы. Чумаки выдернули из ярем занозы и пустили волов на пастбище. Развели огни. Что ж, место Богом предназначено для отдыха. Лесок, над речкой кручи. И до Днепра недалеко. Прохлада. Только воды в криничке мало.
Жебраки насытились вкусной кашей. Слепой ватажок припомнил:
— А я ещё при Хмеле воевал в этих местах...
Не одни жебраки обсели старика. И от других костров перебежали:
— Ого! Ну рассказывайте, дед Петро!
— Богдан нас к Руси затем присоединил, чтобы беспечно нам жить? Да?
У деда в голове вихрь воспоминаний:
— Был у меня отчаянный товарищ... Богдана мы видели, как вот вас! Посмотришь на него, красного, сабля в руке, булава за поясом, — сто смертей не страшны! Сам видел, как рубил он врагов.
Интересно слушать. Да кем-то брошено задиристое слово о нынешнем гетмане: не заботится о Богдановых статьях-условиях!
Покривилось лицо деда Петра:
— Сравнили...
Такое услыхали люди, что — смех! И правда.
— Он болен и стар! — нашлись защитники. — А тоже лыцарь! И болеет за Украину. Он такие песни о нашем горе сочинил.
Дед не согласен:
— Не тем воевал!
Снова смех.
А старый человек словно из книги вычитывает:
— При самом ляшском короле вырос Мазепа! С малых лет был охотник до молодиц и девчат. Снюхался с одной шляхтянкой да так подъехал: давай, мол, твоего мужа прикончим, выйдешь замуж за меня, польским паном стану... Околдовал молодицу. А слуги подслушали и доложили пану. С отрезанными полами удрал прелюбодей в гетманщину... А тут хитростью взял булаву. И не так он народ любит, как славу о себе распускает.
Желтоголовый Мацько ловко переломил бровь и упрекнул ватажка:
— Расскажите, вашмосць, что мы сегодня на пасеке слыхали!
Люди наставили уши. Может, об антихристе, который ведёт на царя неисчислимое войско? Говорят, молодой, а никому его не одолеть, потому что знается с нечистой силой. Колдунов с собой везёт. Царь отводит своих вояк подальше... На пасеке новости знают...
Нетерпеливые начали подзадоривать самого Мацька:
— Так и ты молчишь! Пчёлы мёду дали?
— Его самого на кол посадят! Вот! — не сдержался Мацько.