Полукровка
Шрифт:
Кивнув регистратурной тетке, Маша побежала наверх.
Доктор, дежуривший ночью, успел смениться. Молоденькая сестра, заступившая в утреннюю смену, выслушала и посоветовала обратиться к Андрею Владимировичу: «Обход закончился. Посмотрите там, в ординаторской».
Врач отнесся внимательно. Полистав ночные записи, он объяснил, что случай был тяжелым. Собственно, бабушка умерла в дороге, так что в отделение не поступала – в приемном покое освидетельствовали и отправили в морг.
– Скажите, – Маша подсела к столу, – если бы ее не повезли, оставили дома, может быть, бабушка... – она отвела глаза.
Доктор понял.
– Ну кто же знает...
Боль, саднившая ладонь, становилась невыносимой. Настоящие слезы подступали к глазам.
– Понимаете, моя мама – сердечница. Доктор, который приехал с неотложкой, сказал: нужен стационар. Мама, конечно, согласилась, но теперь вы говорите, что доктор допустил ошибку...
– Но я же... – его глаза сверкнули испугом. – Так я не говорил. Я сказал: возможно. Но скорее всего...
Маша смотрела внимательно: они оба давали клятву советского врача. И этот, и тот, приехавший с неотложкой.
– Конечно! – она вытерла слезы. – Я все понимаю. Но мама... Очень больное сердце. Она станет винить себя. И вообще, обязательно придет. Чтобы все как следует выяснить. Поймите, бабушку Паню не вернешь, но мама... – всхлипнув, Маша замолчала.
– Но что я могу?.. Попытайтесь объяснить, успокоить.
Маша видела: он хочет помочь. Но в то же время думает и о своем. О том, что коллега с неотложки действительно мог ошибиться. Или не ошибиться: больная – глубокая старуха...
– Знаете, – Машин взгляд просветлел. – Одно дело, если маме скажу я. Но если от вас, ну, не знаю, записка, мол, в больницу увезли правильно, врачи сделали, что могли, бабушка доехала, но умерла под утро... Я вас очень прошу, напишите. Всего несколько слов... Я, – Маша оглянулась. В ординаторской никого не было, – если надо, я могу заплатить.
– Ну зачем вы так? Я же все понимаю, – доктор взялся за ручку.
Маша прочла и вынула деньги.
– Уберите, – он поморщился и отвел ее руку.
Она сложила хрусткую бумажку и сунула обратно.
По коридору бродили больные. Грубые рубахи торчали из-под синих байковых халатов. Где-то внизу лежала голая Панька. Она представила себе, как предъявит записку матери, и эта мысль отдалась смехом: «На хитрую лопасть...»
Снова она не оплошала. Нашла решение технической задачи, предложенной пауком.
«Великая русская литература...» – она вспомнила слова отца.
Теперь они обретали правильный смысл. Родители прочтут и поверят. Как привыкли верить всему, что написано. Поверив, они не станут винить себя в Панькиной смерти.
Проклятый паук просчитался именно тут.
– Все в порядке, – спустившись вниз, Маша подбежала к Юлию. – Бабушке Пане лучше. Сейчас она в реанимации. С врачом я поговорила, дала денег, – Маша перечисляла ясным голосом.
Сэкономленные деньги могли пригодиться.
Юлий кивал, пряча глаза. Не задав ни единого вопроса, он проводил ее до остановки. Автобус распахнул двери. Заднее стекло покрывал замысловатый узор. Водитель тронулся с места, и темная шапочка, замаячившая на площадке, стала похожей на цветок, вставленный в узорчатый бокал.
Юлий шел к метро, внимательно глядя под ноги, словно боялся упасть. Он обдумывал снова и снова, и каждая попытка заканчивалась неудачей.
Тетка, сидевшая в регистратуре, поманила пальцем, едва Мишина Маша убежала наверх. Приняв Юлия за родственника, она сообщила часы работы морга и предупредила: вещи надо
доставить заранее, накануне похорон. Бумажка с расписанием осталась в кармане. Юлий смял и бросил в урну.– Ну что? Как там? – мама поднялась навстречу.
Маша протянула листок.
– Царствие небесное! – мама прочла и передала отцу.
– Что ж... – отец вздохнул и потянулся к Машиным волосам. Она вывернулась из-под руки и направилась в кухню.
Соседский стол был заставлен пустыми банками. Она взяла нож и подобралась сбоку. Больная рука мешала упереться как следует. Лезвие проскальзывало и срывалось.
Все-таки она сумела выскрести победный рисунок и, оглядевшись, пихнула нож в грязное.
В крематорий Маша не поехала, родители не настаивали. Потом мама ездила еще раз – что-то там дооформить. На этот раз она вообще все сделала сама.
Поминки устроили поздно, через неделю. Помянули наскоро. Во-первых, не пришел Иосиф: сказал, что занят. Во-вторых, разболелась Татка, поэтому короткое застолье свелось к родительским разговорам про жилконтору. Оттуда уже являлись – опечатать. Покачивая головой, жилконторовская тетка прошлась по квартире, заглядывая во все углы, и губы, поджатые недовольно, красноречиво свидетельствовали о том, что отдельная квартира – дело далеко не предрешенное. Даже теперь, когда мама рассказывала отцу, ее веки вздрагивали тревожно. «Надо найти какой-то ход», – она повторяла неуверенно. На третий раз Маша не выдержала: «Денег дать – вот и весь ход. Хапнет и облизнется». Протестуя, отец поднял руки. Ужас, мелькнувший в его глазах, не шел ни в какое сравнение с маминым тревожным испугом. Этот ужас шел из глубины.
– Я очень тебя прошу, – заглядывая в его глаза, мама говорила шепотом, – возьми отношение из института. В этом нет ничего такого. Профком может походатайствовать. Комната девочек действительно непригодна. Комиссия признала совершенно официально. Есть акт. Если нам дадут, это по закону.
– Тоня, о чем ты говоришь? – отец крутил головой. – Если по закону, зачем, скажи на милость, это самое отношение?
– Так, – Маша не выдержала и подсела к столу. – Я не понимаю, ты где живешь? Заладили – по закону... Неужели не ясно – единственный исторический шанс. Подселят молодого монтажника, будете куковать до второго пришествия. Найдет себе Маню с трудоднями, притащит из ближайшего пригорода. Все завесят пеленками. Будешь ходить по квартире, утираясь вонючим тряпьем, – от ярости, хлынувшей горлом, Маша задыхалась. – А ты, – она обернулась к отцу, – мало ты на них отработал?! Пусть хоть что-нибудь сделают для тебя!
Отец сидел, опустив плечи. Неизбывное рабство бродило в его крови. Оно находило оправдание робости, не дававшей защитить жену и детей.
– Не могу... Больше не могу в коммунальной... – мамины щеки пошли пятнами.
– Хорошо, – голос отца стал потерянным, – я возьму. Завтра. Пойду к директору и возьму.
Все эти отношения – чушь. Нужны большие деньги. Больше, чем в их дурацкой больнице.
Дождавшись, пока родители наконец стихнут, Маша села в углу у телефона. Сумма, которую она представила, выражалась непомерной цифрой. Ни за что на свете отец не решится дать взятку. Таких денег у родителей просто нет – живут от зарплаты до зарплаты. Главное, ни в коем случае не посвящать в свои планы – все испортят.