Полуночный лихач

Однако Инна воспротивилась. К примеру, в тот первый раз Жека и Кисель не виноваты, что в квартире появился врач «Скорой помощи», это просто непредвиденная случайность. «Какого же черта они не заперли дверь? – криком кричал возмущенный Дебрский. – Это ж кем надо быть, чтобы убивать человека, а двери при этом держать нараспашку?»

Довод, конечно, убедительный, однако Инна все же не согласилась на отставку бледнолицых придурков. Антон никак не мог понять, в чем дело, и тогда она объяснила открытым текстом: у них не настолько много денег, чтоб обеспечить молчание отставных наемников. Все добытое за эти годы ухнуло Ритке, а доить «Асламова» больше нельзя. Пока братья кормятся лишь обещаниями, и даже страховка, которую выплатят когда-нибудь за дачу, – это всего лишь малая часть уговоренного гонорара. А если искать новых наемников, им ведь тоже придется платить! И никто с места без аванса не сдвинется, Антон должен это понимать.

Он понимал. Он смотрел на лицо Инны, на котором, как всегда при воспоминании о сгоревшей даче, появлялось обиженное выражение, и она знала, что Дебрский чувствовал себя в эти минуты гнусным негодяем. Ей-богу, он гораздо больше переживал не из-за спокойно распланированного убийства Нины, а из-за того, что Инне пришлось пожертвовать своей «любимой игрушкой», этой прелестью, доставшейся ей от родителей, памятью о них… Конечно, при тех перспективах, которые перед ними открываются, даже самая миленькая дачка – просто жалкая хибара, у них скоро будут в кармане лучшие отели мира, они даже вполне смогут позволить себе дом в каком-нибудь тихом и живописном уголке Франции, если уж так захочется жить на природе. Но это – потом, это – в будущем, вдобавок оно грозило никогда не воплотиться в настоящее из-за бестолковости и криворукости двух недоумков, которые раз за разом упускали Нину. А теперь еще и «Ладу» разбили, сволочи!

Инна резко встала – и испуганно шарахнулась от чужой фигуры, метнувшейся по коридору. Не сразу она сообразила, что это ее отражение в зеркале. В квартире живого места от зеркал не было, раньше она не могла налюбоваться собственным отражением, а теперь только мельком взглядывала в это осунувшееся, напряженное лицо – и спешила поскорее отвернуться.

Осунешься тут, пожалуй…

Но самое смешное, что Антон оказался прав! Ведь в конце концов именно он покончил с Ниной – однако какую ужасную цену заплатил за это… Инна до головной боли искала разгадку той невероятной случайности, что Нина так своевременно оказалась в его машине. Это была какая-то фантастика или дар судьбы! Ведь когда Жека позвонил в ту ночь откуда-то с заволжской трассы и дрожащим голосом сообщил, что они не довезли Нину до Горьковского моря, потому что машину остановил патруль и им чудом удалось бежать, однако Нину менты освободили, – казалось, что все кончено и остается поскорее отказаться от всех своих бредовых замыслов, проститься с несбыточными мечтами.

Антон даже не сказал ничего, выслушав сообщение Жеки. Люто блеснул глазами – и выскочил из квартиры, понесся куда-то сломя голову. Как Инна пережила ту ночь и следующий день, ничего не зная о нем, – даже сейчас страшно все это вспоминать. А потом, вечером, увидела в «Итогах дня» сюжет о катастрофе на Чкаловском шоссе: водитель «Форда» тяжело ранен, а его пассажирка сгорела заживо, так же как неизвестный шофер джипа…

Но вот прошла неделя, а она все еще не знает никаких подробностей об этой ночи. Антон ничего не вспомнил – во всяком случае, он так говорит.

Инна резко отвернулась от очередного зеркала. Она уже и на себя-то поглядывает недоверчиво, что ж странного, если не доверяет Антону?

Нет, это странно! Это дико!

Даже когда между ними впервые встала смерть – нечаянное убийство Соньки, – это их не испугало. Вместе придумали план, вместе уговаривали Риту не менять показания, убеждая, что ей никто не поверит, что все равно придется сидеть, но она только испортит жизнь Антону: его уволят с работы, а это не сможет не сказаться на благополучии Лапки. Ведь Рита не очень хорошо помнит, что произошло с Соней… Может быть, это было так, а может, и не так, кто знает…

Была пьяна? Была. Не соображала, что делает? Не соображала! И даже если она будет стоять на своем, совсем не факт, что суд всерьез воспримет эти новые показания. А вот если промолчит…

Если Рита промолчит, Антон сделает все, чтобы через эти пять лет, которые ей дадут – не больше, точно, что не больше! – она вышла из тюрьмы состоятельной женщиной. Двадцать тысяч долларов – это ж баснословные деньги для женщины, которая захочет начать жизнь с чистой страницы!

Конечно, Антон не мог сказать это Рите открытым текстом. Но ведь Инна была ее адвокатом… Она была хорошим адвокатом и делала все, чтобы облегчить участь этой несчастной в общем-то женщины, к которой у нее сначала не было никакого зла, а даже проблескивала жалость. Она передала Рите предложение мужа и надеялась, что в ее голосе звучит при этом истинное сочувствие.

Инна была готова к тому, что Рита начнет торговаться за свою свободу – это вполне естественно! Они с Антоном решили, что пять тысяч можно будет, пожалуй, накинуть. Где они возьмут эти дополнительные пять тысяч, еще предстояло выяснить. Видимо, там же, где и основные двадцать, – то есть из воздуха. Таких денег у них не было, но ведь всегда легче обещать то, чего не имеешь.

Однако Инна недооценила Ритку…

Она и до этого, и потом не раз сталкивалась с тем, что москвички – а Дубровный, это, по сути, уже Москва, городские окраины уже вплотную подобрались к поселку и грозили его поглотить – поразительно проницательные особы. Они ведь рождаются на свет с убеждением, что Москва – это центр вселенной, обитать в котором мечтает любой нормальный человек. То есть каждый житель российской глубинки готов душу дьяволу заложить, чтобы получить прописку в Москве или, на худой конец, в Московской области, а если этого не делает, то лишь потому, что дьяволу его душа на данный момент без надобности. Москвички в каждом поступке провинциала видят лишь козни, направленные к захвату жизненного московского пространства, к ущемлению прав коренных жителей (в первую очередь – жительниц!). Именно эта врожденная, основанная на инстинкте самосохранения ненависть к «лимите» (а для москвичей, чтоб вы знали, вся остальная Россия не что иное, как огромная, неисчислимая лимита!) наделяет столичных жительниц особой подозрительностью и проницательностью. Уж они-то всех этих поганых провинциалок насквозь видят и всегда готовы вывести их на чистую воду!

Именно этим «московским» взглядом Рита посмотрела на Инну и тихонько сказала:

– Мать твою… да как же я сразу не допетрила?! Сонька ж мне русским языком говорила: глазищи черные, локоны черные, талия тонюсенькая… И адвокатша вдобавок. Да ведь это ты – Кошка? Ты сама?

Хорошо, что она тогда сидела за столом, потому что наверняка ноги подкосились бы.

Она вцепилась в край стола, пытаясь спрятать глаза от изумленных серых глаз Риты. Инну трясло так, как никогда в жизни больше не трясло, ни до того, ни после: что она теперь сделает, эта сумасшедшая? Поднимет крик, выдаст их с Антоном? Тогда – всё, тогда на их грандиозном замысле, который в то время уже довольно четко вырисовался, даже сложился в план, сразу можно поставить большой и черный крест. Или Ритка набросится на Инну, начнет рвать ей волосы, царапать возмутительно красивое, ненавистное лицо? Еще, чего доброго, и шарахнет об стенку головой, как шарахнула не в меру болтливую Соньку!

В ту минуту она даже позабыла, что это сделала отнюдь не Рита…

Конечно, Инна могла бы возмутиться, начать все отрицать, но она по-глупому растерялась, натурально лишилась дара речи. И выдала себя так же явно, как если бы пришла сюда, нацепив на грудь этикеточку с надписью: «Кошка».

Тишина тянулась нестерпимо долго… И вдруг Рита веско произнесла:

– Вы дадите мне пятьдесят тысяч баксов. Не двадцать, а пятьдесят! По десятке за каждый год, на который ты меня намерена запихать в тюрягу. Завтра привезешь заверенную нотариусом расписку на имя моей матери: мол, взяла у нее деньги в долг. Это первое. И второе: чтоб Дебрский не пытался подавать на развод и на лишение меня родительских прав! И не вздумайте наврать Лапке, мол, твоя бедная мамочка умерла, боженька ее забрал к себе. Я уехала, уехала, понятно? Но вернусь! И если услышу, что вы хоть одно из этих условий нарушили, – можешь не сомневаться, что мигом язык развяжу. Поняла, курва? Трахайся с ним сколько влезет, пока меня нет, но я выйду – и еще посмотрим, с кем он захочет жить. Я ведь буду богатая женщина, глядишь, опять ко мне вернется. Он ведь по жизни кошек терпеть не мог, так что, думаю, и с тобой это у него ненадолго!

Но уж в этом Ритка ошиблась, Инна была уверена, что ошиблась! Но последнее время все чаще думала: может быть, ошиблась вовсе не Рита, а она сама?

Телефон зазвонил снова, и ее словно током прошило.

Господи, хоть бы позвонил Антон! От него ни звука со вчерашнего вечера, с тех пор, когда они так бурно расстались на Звездинке. Инна потеряла над собой контроль, это было понятно, однако сейчас она проклинала себя за то, что сорвалась. Нашла время! Сейчас, когда вся жизнь вдруг натянулась, словно струна, и вызванивает тоскливую, но в то же время такую угрожающую мелодию, надо держаться настороже, чтобы самой не сорваться и не завыть в лад, будто обезумевшая от страха черная кошка…

– Алло!

Опять далекий вздох, опять на том конце провода положена трубка, опять слышны только короткие, издевательские гудки.

И вдруг что-то задребезжало по стеклу, словно дерево, расшатанное ветром, царапнуло веткой окно. Но поблизости от ее окон нет никаких деревьев, это не ветка. Кто-то бросил в стекло горсть песка.

Антон разыскал ее? Жека и Кисель объявились?

Инна прилипла к окну, но со свету ничего не видела. Щелкнула выключателем и выскочила на лоджию.

Под окнами никого.