Полутораглазый стрелец

2

Нам нужен хоть один, кто б молвил: я готов — Родная Франция, я жертвую собою! Чтоб совести в сердцах еще не умер зов, Народ! чтоб ты пребыл горящею душою! Чтоб нынче, как вчера, — всегда чисты, как твердь В погоду ясную, и сильны волей твердой, Средь нас нашлись они, приемлющие смерть, Изгнание и ночь таинственно и гордо. Я сам — из тех, кого на землю валит рок, Бичуя опытом и долгом наказуя, Но счастья скорбного сомнительный цветок И радость мрачную, не сетуя, беру я. Другие, лучшие, чем я, уж умерли: Присноблаженствуют во славе невечерней. Они взнеслись с Голгоф. На чела их легли Сиянья, что идут от всех венцов и терний. В них — все великое: страданье и любовь. Их лики светятся — как бы дары сквозь воздух; На крестном их пути страдальческая кровь Застыла звездами и говорит о звездах.

3

Сократ — провидец. Я — свидетель жизни сей — Иду, оставив все в руках жестоких рока, И слышу дальний смех моих былых друзей, Пока я прохожу, задумавшись глубоко. Друг другу говорят они, мне мнится, так: — Что там на берегу вдали маячит тенью? Смотрите-ка туда. Оно стоит, никак. Ужели человек иль только привиденье? Друзья, то — человек и призрак вместе с тем! Он взором погружен в спокойные глубины И, в жажде умереть, стал у могилы, нем, Плененный тучей, где дрожат дерев вершины. О, ведайте, иной моей поры друзья, Когда б я говорил, о вас бы вел я речи. Задумчивостью скорбь свою питаю я, К заре последней льнет таинственный мой вечер. Вы — те, что молвили: он прав! — а по домам Готовы вновь поднять меня на посмеянье, Я мало претерпел, я меньше значу сам, И не меня мое касается страданье. Но кто бы вы и чтó б вы ни были теперь, Как может сердце в вас ничем не разрываться? Ужель средь близких нет совсем у вас потерь? Как знать, где мертвые? Как в силах вы смеяться?

4

Я вижу: счастлив тот, кто все переживет! И, призрак, ухожу ютиться меж развалин. На бреге рыбаки следят за ростом вод. Увеличения теней я жду, печален. Я созерцаю; мне пустыня лишь нужна. Из сердца удалив желаний бренных семя, Стараюсь вовремя очнуться ото сна, Что называется обычно жизнью всеми. Смерть уведет меня в блаженный свой уют: Уж кони черные браздят пространство где-то. Как я похож на тех, что, поспешивши, ждут, Когда же на пути нагонит их карета! Мне жалость не нужна: я осужден на смерть, Но дух мой, облечен в рассвет и скорбь, как в стóлу, Сквозь дыры на руках Христовых видит твердь: Ведь только мученик — источник света долу.

5

Я грежу, истина, тобой лишь ослеплен. Число моих врагов? Им нету исчисленья. Воспоминания рассеялись, как сон. Во мне встает, как тень, обширное забвенье. Я даже имени не знаю тех, кто грыз Меня, мечтателя, позорной клеветою. Я вижу на верху горы сиянье риз, Твое крыло, душа, слегка уж голубое! О, если я кому, желая лично мстить, Нанес хотя удар вне поля общей брани, О, если я сказал сурово: ненавидь! — Хотя бы одному из любящих созданий, О, если кто-нибудь мной в сердце ранен был — Как громовой удар, приемлю кару божью! Пускай простят меня, кого я оскорбил, Лишь мукой движимый, а не неправой ложью. За все мои грехи я отстрадал вполне. Иду, и жизнь вокруг — пустырь с травою хилой, Где удлиняются и тянутся ко мне Огромные лучи отверзшейся могилы.

АЛЬФРЕД ДЕ ВИНЬИ

173. РОГ (Отрывок)

Люблю я звучный рог в глубокой мгле лесов, Пусть лани загнанной он знаменует зов Или охотника прощальные приветы, Вечерним ветерком подхваченные где-то. Не раз ему в ночи, дыханье затая, Внимал я радостно, но чаще плакал я, Когда мне чудилось, что, издали нахлынув, Плывут предсмертные стенанья паладинов. О, горы синие! О, скалы в серебре! Фразонские пласты! Долина Марборе! Стремящиеся вниз, сквозь снежные преграды, Источники, ручьи, потоки, водопады! Подножья в зелени, вершины изо льда, Двухъярусный убор, застывший навсегда, О, как средь вас звучат торжественно и строго Раскаты дальние охотничьего рога!

АЛЬФРЕД ДЕ МЮССЕ

174. МАДРИД

Мадрид, Испании столица, Немало глаз в тебе лучится, И черных глаз и голубых, И вечером по эспланадам Спешит навстречу серенадам Немало ножек молодых. Мадрид, когда в кровавой пене Быки мятутся по арене, Немало ручек плещет им, И в ночи звездные немало Сеньор, укрытых в покрывало, Скользит по лестницам крутым. Мадрид, Мадрид, смешна мне, право, Твоих красавиц гордых слава, И сердце я отдам свое Средь них одной лишь без заминки: Ах, все брюнетки, все блондинки Не стоят пальчика ее! Ее суровая дуэнья Лишь мне в запретные владенья Дверь открывает на пароль; К ней даже в церкви доступ труден: Никто не подойдет к ней, будь он Архиепископ иль король. Кто талией сумел бы узкой С моей сравниться андалузкой, С моей прелестною вдовой? Ведь это ангел! Это демон! А цвет ее ланиты? Чем он Не персика загар златой! О, вы бы только посмотрели, Какая гибкость в этом теле (Я ей дивлюсь порою сам), Когда она ужом завьется, То рвется прочь, то снова жмется Устами жадными к устам! Признаться ли, какой ценою Одержана победа мною? Тем, что я славно гарцевал И похвалил ее мантилью, Поднес конфеты ей с ванилью Да проводил на карнавал.

175. ЦВЕТКУ

Очаровательно-приветлив, Зачем ты прислан мне, цветок? И полумертвый, ты кокетлив. Что означает твой намек? Ты в запечатанном конверте Сейчас проделал долгий путь. Шепнула ль, предавая смерти, Тебе рука хоть что-нибудь? Ты только ли трава сухая И через миг совсем умрешь? Иль, чью-то мысль в себе скрывая, Опять роскошно расцветешь? Одетый в белую одежду, Увы, ты непорочно чист! Однако робкую надежду Мне подает зеленый лист. Быть может, чье-то ты посланье? Я скромен: тайну мне открой. Зеленый цвет — иносказанье? Твой аромат — язык немой? Что ж, если так — о нежной тайне Скорей мне на ухо шепни. А если нет — не отвечай мне И на моей груди усни. С игривой ручкой незнакомки Я слишком хорошо знаком. Она шутя твой стебель ломкий Скрепила тонким узелком. Ища ей равную, напрасно Пракситель портил бы резец, Венериной руки прекрасной Не взяв себе за образец. Она бела, она прелестна, Она правдива, говорят. Кто ею завладеет честно, Она тому откроет клад. Она направо и налево Дары не любит рассыпать. Цветок, ее боюсь я гнева: Молчи и дай мне помечтать.

ПЬЕР-ЖАН БЕРАНЖЕ

176. ЧЕЛОБИТНАЯ ПОРОДИСТЫХ СОБАК О РАЗРЕШЕНИИ ИМ ДОСТУПА В ТЮИЛЬРИЙСКИЙ САД (июнь 1813 года)

Тиран низвержен, и для нас Настал утех веселый час. Мы ждем назавтра же известья — Пускай объявят нам псари: «Псы Сен-Жерменского предместья Имеют доступ в Тюильри». Тиран низвержен, и для нас Настал утех веселый час. От стаи шавок беспризорной Ошейник нам в отличье дан. Средь луврских почестей, бесспорно, Смутился б уличный грубьян. Тиран низвержен, и для нас Настал утех веселый час. Хотя бесстыдно попирала Нас узурпатора пята, Мы, не обидевшись нимало, Ни разу не раскрыли рта. Тиран низвержен, и для нас Настал утех веселый час. Пред памятью его простерты Лишь несколько негодных псов: Тот, кто лизал ему ботфорты, Теперь загрызть его готов. Тиран низвержен, и для нас Настал утех веселый час. Ах, сколько такс да мосек немцам И русским нынче нагло льстит! Как лебезят пред иноземцем, Хоть кровью галльской он залит! Тиран низвержен, и для нас Настал утех веселый час. Что нужды, если англичане Победой обогащены? Кусочку сахара заране Порадоваться мы должны. Тиран низвержен, и для нас Настал утех веселый час. Чепцы и кофты входят в моду, И, завершая торжество, Попы святят, как прежде, воду: Верните ж нам наш status quo! Тиран низвержен, и для нас Настал утех веселый час. А мы за это обещаем На задних лапах вам служить, Богатых не тревожить лаем И нищих за полы ловить. Тиран низвержен, и для нас Настал утех веселый час.

177. ЭПИТАФИЯ МОЕЙ МУЗЫ (Сент-Пелажи)

Сюда, прохожие! Взгляните, Вот эпитафия моя: Любовь и Францию в зените Ее успехов пела я. С народной не мирясь обузой, Царей и челядь их дразня, Для Беранже была я музой — Молитесь, люди, за меня! Прошу, молитесь за меня! Из ветреницы своевольной Я стала другом бедняка: Он из груди у музы школьной Ни капли нé взял молока И жил бродяги бесприютней… Представ ему в сияньи дня, Его я наградила лютней — Молитесь, люди, за меня! Лишь моему послушный слову, Он кинул в мир отважный клич, А я лихому птицелову Сама приманивала дичь. Пленил он рой сердец крылатых, Но не моя ли западня Ему доставила пернатых? Молитесь, люди, за меня! Змея… (Ведь двадцать лет, о боже, На брюхе ползал Маршанжи!) Змея, что год, то в новой коже Влачащая свои тяжи, На нас набросилась, ликуя, — И вот уже в темнице я… Но жить в неволе не могу я — Молитесь, люди, за меня! Все красноречие Дюпена Не помогло нам: гнусный гад Защитника четы смиренной Сожрал от головы до пят… Я умираю. В приоткрытом Аду я вижу вихрь огня: Сам дьявол стал иезуитом — Молитесь, люди, за меня!

178. КЛЮЧИ РАЯ

Ключи от райских врат вчера Пропали чудом у Петра (Все объяснить — не так уж просто). Марго, проворна и смела, В его кармане их взяла. «Марго, как быть? Не олухом же слыть: Отдай ключи!» — взывает к ней апостол. Марго работой занята: Распахивает в рай врата (Все объяснить — не так уж просто). Ханжи и грешники гурьбой Стремятся в рай наперебой. «Марго, как быть? Не олухом же слыть: Отдай ключи!» — взывает к ней апостол. Магометанин и еврей Спешат протиснуться скорей… (Все объяснить — не так уж просто). И папа, годы ждавший, вмиг Со сбродом прочим в рай проник. «Марго, как быть? Не олухом же слыть: Отдай ключи!» — взывает к ней апостол. Иезуиты, кто как мог, Пролезли тоже под шумок… (Все объяснить — не так уж просто). И вот уж с ангелами в ряд Они шеренгою стоят. «Марго, как быть? Не олухом же слыть: Отдай ключи!» — взывает к ней апостол. Дурак врывается, крича, Что бог суровей палача (Все объяснить — не так уж просто). Проходит дьявол наконец, Приняв из рук Марго венец. «Марго, как быть? Не олухом же слыть: Отдай ключи!» — взывает к ней апостол. Господь отныне, рад — не рад, Декретом отменяет ад (Все объяснить — не так уж просто). Во славу вящую его Не буду жарить никого. «Марго, как быть? Не олухом же слыть: Отдай ключи!» — взывает к ней апостол. В раю веселье и разгул: Сам Петр туда бы прошмыгнул (Все объяснить — не так уж просто). Но за труды его теперь Пред ним захлопывают дверь. «Марго, как быть? Не олухом же слыть: Отдай ключи!» — взывает к ней апостол.

МАРИ-ЖОЗЕФ ШЕНЬЕ

179. ГИМН НА ПЕРЕНЕСЕНИЕ ПРАХА ВОЛЬТЕРА ВО ФРАНЦУЗСКИЙ ПАНТЕОН (11 июля 1791 г.) Музыка Госсека

Нет, слезы проливать теперь совсем не время; Сегодня — торжества, не сожалений день: Пусть песни бодрости славнейшую меж всеми Французами венчают тень. Давно ли этот прах, тиранами гонимый, Средь плача общего бежал от наших врат? А ныне, возвращен народом в край родимый, Он освятит собой наш град. Привет, божественный! Ты был нам всем примером И в наши стены вновь вступаешь гордо днесь; Лишь нам принадлежит все, что звалось Вольтером: Ты родился и умер здесь. Ты духом творчества сограждан вызвал к жизни: Прими же Франции свободной фимиам; Ты, превзошедший всех мужей в своей отчизне, Возглавь собой сей славный храм. Гроза священников, над гибельной их ложью Ты факел разума вознес, как Прометей, И смертным указал на бездну у подножья Их лицемерных алтарей. Ты кистью мощною на римском небосводе Лик древней доблести пред нами воскресил И в сердце Франции стремление к свободе Речами Брутов пробудил. На сто ладов твоя чарующая лира — И человечности, и разуму верна — Сквозь радужную ложь Гомеровского мира Нам сеет правды семена. Спешите, граждане, Вольтеру дать дорогу! Велик, любим и чтим, он восстает средь нас. Чтоб проповедовать нам поклоненье богу И вольность, как в свой смертный час. Напрасно ищет он те башни роковые, Что дважды плен его соделал храмом муз: Бастилии уж нет, нет больше тирании, — Дотла разрушен их союз. На поле Марсово глядит он, где святою Свободою престол бессмертный водружен; Французов стекшихся он видит пред собою, Их клятвам вновь внимает он. За победителем, сокрыт клубами пыли, Позорный фанатизм подъемлет дикий крик; Так к Капитолию и Цезарь и Эмилий Влекли поверженных владык. Его триумф во дни сценической забавы Был меньше, хоть народ, излив восторгов пыл, Ему, согбенному под тяжким грузом славы, В веках бессмертье присудил. Ла Барр! Калас! Сюда, страдальческие тени! Он ваш отмститель был, вы — должники его: Покиньте скорбный брег, оставьте ваши пени, Включитесь в наше торжество! Народы-пастыри, следившие паренье Сего отважного орла с гельветских гор! Вы, жители Юры, пусть ваши песнопенья Вольются в наш хвалебный хор. Сыны Америки и дети Альбиона, Воспойте разума опору и пример; Вы, вольности друзья, чье сердце непреклонно, Он ваш согражданин, Вольтер! Народы, ждущие паденья самовластья, Ликуйте: вольность вас от уз освободит. Ее рукой средь нас алтарь воздвигнут счастья, Сей день повсюду знаменит! О божество божеств, природа, провиденье, Не знавшее границ от века существо, Исконное добра и правды воплощенье, Начало мира самого, Ты вольность создало, а рабство человеком Придумано самим, но часто человек Для будущих веков, вступая в тяжбу с веком, Свободы бережет ковчег. Свободы божество, простри над нами крылья, Плодотвори поля, от всех врагов укрой, Пошли нам вечный мир, отраду изобилья И век искусства золотой. Пошли нам доблести, таланты, просвещенье И с чувством долга дай сознанье наших прав, Свободу чистую, законов попеченье, Под стать законам нравы дав!