Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды
Шрифт:
В этой связи интерес представляет оценка, которую дал Наливкину историк П.П. Литвинов в книге «Государство и ислам в Русском Туркестане» (1998). Этот автор стоит несколько особняком в современной историографии, и пафос его исследования заключается скорее в том, чтобы защитить русскую колониальную политику в Средней Азии от несправедливых нападок и обвинений во всех смертных грехах. В литвиновском изображении Наливкин превращается в эффективного колонизатора, который благодаря своим знаниям языка, обычаев, психологии, своему опыту и связям среди туземцев сумел добиться снижения антирусских настроений, добиться соблюдения «требуемых от всех подданных» норм уважения к высшей власти, «примирить интересы российской государственности и мусульманской религиозной школы» [94] . Такое мнение вроде бы противоречит словам самого Наливкина, который позднее, в книге «Туземцы раньше и теперь», пишет о профанации образовательной политики русской власти в Туркестане и ее фактическом провале. Однако полное разочарование и переосмысление наступило только в тот момент, когда бывший заведующий всеми мусульманскими и русско-туземными школами оказался в роли радикального оппонента власти. В 18801890-е гг. Наливкин вряд ли был так категоричен, и его оценка Литвиновым выглядит вполне уместной.
94
Литвинов П.П. Государство и ислам в Русском Туркестане (1865–1917) (по архивным материалам). Елец, 1998. С. 122–123, 140–142. Любопытно, что Литвинов называет Наливкина «бывшим “народником”» (Там же. С. 22, 122), отдавая дань прежней историографической традиции и одновременно указывая, что деятельность на должности инспектора мусульманских и русско-туземных училищ «народнической» уже не является. К.Е. Бендриков, который также находился в плену прогрессистского образа Наливкина, тем не менее на свой манер подтвердил выводы Литвинова, отметив, что в некоторых
Не менее интригующей для исследователей является деятельность Наливкина в 1899–1901 гг. на должности старшего помощника особых поручений при туркестанском генерал-губернаторе. Этот период, как правило, выпадает из историографических обзоров. Ни Лунин, ни Лукашова о нем почти ничего не говорят. Я думаю, дело здесь не только в том, что этот период в жизни Наливкина слишком непродолжительный, а скорее в том, что он совершенно не вписывается в тот портрет закоренелого «народника» и почти революционера, которые оба автора рисуют. Последние публикации на эту тему историка Д.Ю. Арапова проливают свет на деятельность Наливкина в эти годы.
В 1898 г. генерал-губернатора А.Б. Вревского сменил новый начальник Туркестанского края – С. М. Духовской. Эта смена совпала с событием, наложившим отпечаток на все недолгие годы правления Духовского, – Андижанским восстанием, которое произошло под знаменем мусульманского джихада. Многие прежние принципы политики в Туркестане были пересмотрены тогда в сторону ужесточения [95] . Одной из главных задач туркестанского генерал-губернатора стало определение отношения власти к исламу. В том же 1898 г. Духовской в «отзыве военному министру» высказался за усиление «надзора» за мусульманскими школами и вакуфными имуществами, для чего предлагал создать «Туркестанское духовное правление» во главе с председателем из русских, «знакомых с шариатом, тюркским и персидским языками» [96] . Генерал-губернатор не называл имен претендентов на эту должность, но с большой, почти стопроцентной, вероятностью можно утверждать, что речь шла о Наливкине, который считался лучшим знатоком местных языков и шариата, а к тому же был хорошо знаком с мусульманской элитой. Более того, похоже, что первый проект нововведений в исламскую политику составлялся при непосредственном участии Наливкина. Так, намерение усилить контроль за мусульманскими школами и вакуфами очень напоминал план реформ, который он составил, будучи 3-м инспектором народных училищ, а тот факт, что Министерство народного просвещения в «отзыве» Духовского не фигурировало, объясняется конфликтом Наливкина с главным инспектором края [97] .
95
По выражению Ф. Исхакова, политика при Духовском стала «беспредельно жестокой» (Исхаков Ф. Национальная политика царизма. С. 174–175). См. также высказывания западных исследователей-советологов: «…Все реформы, осуществленные в правление генерала Духовского, имели целью укрепление русской военной власти…» (Carrere d’Encause H. Organizing and Colonizing the Conquered Territories // Central Asia: 120 years of Russian Rule / E.A. Allworth (Ed.). Durham and London, 1989. P. 170–171). Впрочем, как пишут мемуаристы, действительным инициатором ужесточения туркестанской политики был не тяжело больной Духовской, а его начальник – военный министр А.Н. Куропаткин, в недавнем прошлом военный губернатор Закаспийской области (см. Федоров Г.П. Моя служба в Туркестане).
96
Арапов Д.Ю., Васильев Д.В. Проекты устройства Управления духовными делами мусульман в Туркестане. Документы Архива внешней политики Российской империи. 1900 г. // Исторический архив. 2005. № 1. С. 153.
97
В 1899 г. планы реформ исламской политики в Туркестане несколько трансформировались. В докладе С.М. Духовского «Ислам в Туркестане» и проектах специально созданной комиссии (куда Наливкин не входил!) уже не говорилось о создании «духовного управления» и необходимости жестко контролировать мусульманские школы и вакуфы («Ислам в Туркестане» 1899 г.: Доклад генерала С.М. Духовского // Мусульманская Средняя Азия: Традиционализм и XX век. М., 2004; Арапов Д.Ю., Васильев Д.В. Проекты устройства Управления духовными делами мусульман в Туркестане: Документы Архива внешней политики Российской империи. 1900 г. // Исторический архив. 2005, № 1). Но даже эта программа была встречена прохладно со стороны центрального правительства и была раскритикована за излишнюю и неоправданную исламофобию (Записка С.Ю. Витте по «мусульманскому вопросу» 1900 г. (публикация Д.Ю. Арапова) // Сборник Русского исторического общества. Т. 7(155). М., 2003. С. 198–209).
В 1899 г., как уже говорилось выше, Наливкин был назначен старшим чиновником особых поручений при Туркестанском генерал-губернаторе [98] . В конце 1899 г. им была подготовлена служебная записка «О возможных соотношениях между последними событиями в Китае и усилением панисламистского движения» [99] . Записка имела широкое хождение в коридорах российской власти. Что же предлагал царский администратор? Говоря о «пробуждении», под влиянием европейцев, мусульманского мира, Наливкин указывал: «…мусульманская культура, оставаясь мусульманской, никогда не может не только ассимилироваться, но и даже вполне примириться со всем вообще укладом жизни европейских народов…», а значит, по мере «все большего и большего наседания на них европейской культуры» у мусульман появляется все «более и более сильное желание сбросить с себя это ненавистное для них иго». Наливкин пугал высокопоставленных читателей столкновением «нас» («христианских народов») с «полудиким и фанатичным мусульманством», страшным «газаватом» против «европейской цивилизации», который «неизбежно вспыхнет», как только панисламизм объединится и окрепнет: «…Мы, несомненно, должны спокойно и обдуманно ждать общемусульманского газавата, наиболее тяжелая часть борьбы с которым выпадет, конечно, на долю России в силу особенностей ее географического положения…» И далее Наливкин делал вывод: «…прежде всего нельзя не признать безусловно желательными скорейшей постройки железной дороги от Оренбурга до Ташкента и постоянного нахождения в Туркестанском крае такого количества войск, которое могло бы быть достаточным на тот случай, если бы одновременно с открытием военных действий на южной и восточной границах края вспыхнули беспорядки среди местного мусульманского населения…» В этой записке можно увидеть очень консервативного деятеля, защитника устоев империи, почти реакционера.
98
Возможно, к новому назначению Наливкина «приложил руку» помощник (заместитель) генерал-губернатора Н.А. Иванов, который когда-то – в 1884 г. – в качестве губернатора Ферганской области уже был начальником Наливкина. Иванов, по словам мемуариста Г.П. Федорова, был «фактическим начальником края» во время правления Духовского (Федоров Г.П. Моя служба в Туркестане. С. 870).
99
В. П. Наливкин: «Нам необходимо всегда памятовать о грозящей опасности» (Публикация Д.Ю. Арапова) // Военно-исторический журнал. 2002. № 6.
Итак, в 1880-1890-е гг. Наливкин максимально приблизился к тем центрам, где вырабатывалась политика управления Туркестанским краем, и мог влиять на эту политику. При этом, что выглядит парадоксальным, но вполне закономерным, востребованность Наливкина с его прогрессистской и даже либерально-народнической позицией и хорошим знанием местных реалий совпала с ужесточением колониального режима. Изучая на протяжении многих лет роль ислама в жизни туркестанских туземцев, Наливкин пришел к выводу, что религия и «духовенство» оказывают негативное влияние на местное общество, сдерживая его развитие. Такая оценка лучшего знатока туземного быта полностью совпадала с провозглашенной Духовским новой политикой противодействия исламу.
Зададимся вопросом: подпадает ли деятельность Наливки-на в колониальной администрации в Туркестанском генерал-губернаторстве под саидовское определение «ориентализма»? Отвечу словами его современника – Ю.О. Якубовского, который в своем панегирическом очерке о Наливкине писал: «…Его, без преувеличения, можно назвать одним из настоящих завоевателей Туркестана. Этому завоеванию, замирению и устроению он способствовал не столько оружием, сколько пером и тесным общением с туземцами, изучая среди них язык, быт и историю края, и этим он сделал больше, чем то, что могли сделать пушки и пролитая кровь…» [100]
100
Якубовский Ю.О. В. П. Наливкин // ТВ. 1907. № 30 (25 февраля (10 марта)).
Кризис ориентализма?
Что же случилось с Наливкиным в 1906–1907 гг.? Как считает Д.Ю. Арапов, он «резко ушел “влево”» [101] . Почему это произошло? Как иначе сформулировал этот вопрос «старый туркестанец» Г.П. Федоров, лично знавший Наливкина, «как он мог оставаться
вице-губернатором [в Ферганской области в 1901–1904 гг. – С. А.], будучи социалистом, или по каким соображениям он мог променять красную подкладку на красную гвоздику?» [102] . Федоров – и, видимо, многие бывшие сослуживцы Наливкина – был искренне поражен, что «этот добродушный, благожелательный человек, этот всегда аккуратный и исполнительный чиновник, этот лояльный [курсив мой. – С.А.] гражданин» вдруг стал социал-демократом, противником и яростным критиком власти [103] .101
«Ислам в Туркестане» 1899 г. С. 240.
102
Федоров Г.П. Моя служба в Туркестанском крае. С. 884. Атласная красная подкладка для шинели была знаком принадлежности к генеральскому чину.
103
Там же. С. 884.
Налицо кризис, который произошел в политических взглядах Наливкина [104] . Какими были его проявления?
Наливкин с большим воодушевлением принял перемены 1905 г. и активно включился в политическую жизнь. В июне 1906 г. не пожилой еще генерал по собственному прошению ушел в отставку. В 1907 г., как я уже упоминал, он стал депутатом «левой» II Государственной Думы и примкнул к радикальной и довольно многочисленной фракции социал-демократов. В своих предвыборных выступлениях Наливкин был весьма категоричен: «…Я – дворянин и поэтому иду в Думу для того, чтобы отречься от своего дворянства. Россия должны стать демократическим государством, служащим народу, не сословиям и кастам. Я – солдат и иду в Думу, чтобы приняться за прежнее свое дело – войну, войну с теми, кто давит и гнет народ, войну за народное благо и народную свободу…» [105] Правда, добавляя при этом, что «…война, какова бы она ни была, есть самое ужасное и отвратительное явление в жизни людей…» [106] . Газеты того времени называли Наливкина «старым оппозиционером местной администрации» и «крайним левым» [107] .
104
О кризисе ориентализма в Туркестане в начале XX в. говорят и другие факты. Например, в 1905 г. власти прекратили деятельность недавно образованного Ташкентского отделения Общества востоковедения, опасаясь, видимо, прогрессистских настроений его членов, в числе которых был и Наливкин (см. Лунин Б.В. Научные общества Туркестана и их прогрессивная деятельность. Конец XIX – начало XX в. Ташкент, 1962. С. 143). Туркестанский вице-губернатор Е.О. Мациевский писал: «…Общество должно изучать Восток не для Востока и науки, а для слияния народностей с Россией – обрусения…» (цит. по: Савицкий А. Ташкент – один из центров. С. 119). Анализируя отношение к исламу и исламскому образованию в России, Р. Джераси пишет о «интеллектуальном тупике» русского ориентализма в начале XX в. (Geraci R. Russian Orientalism at the Impasse: Tsarist Education Policy and the 191 °Conference on Islam // Russia’s Orient: Imperial Borderlands and Peoples, 1700–1917 / D.R. Brower, E.J. Lazzerini (Ed.). Bloomington: Indiana University Press, 1997. P. 138–161).
105
Историография общественных наук в Узбекистане. С. 248.
106
Лукашова Н.М. Научная и просветительская деятельность. С. 40.
107
Там же. С. 39.
II Государственная Дума просуществовала недолго и уже 3 июня 1907 г. была распущена Николаем II. Однако Наливкин успел публично выступить на одном из ее заседаний с крайне резкой, левой речью о российском правосудии [108] . Это выступление удивило и разочаровало многих туркестанцев. Как писал Бартольд, «…вместо того, чтобы воспользоваться своим исключительным знанием Туркестана на благо этого края, [Наливкин] произнес ничем не оправдываемую оскорбительную речь против русских судебных деятелей…» [109] . От Наливкина ждали, что он попытается обратить общественное мнение на проблемы Русского Востока, а он сам как будто о Востоке забыл. Логика поведения одного из самых известных востоковедов и туркестанцев явно противоречила ориенталистскому взгляду!
108
Наливкин работал в составе комиссий по запросам, по местному управлению и самоуправлению, в комиссии по выработке закона об отмене военно-полевых судов и др.
109
Бартольд В.В. История культурной жизни. С. 306. Похожую оценку дали выступлению Наливкина Н.П. Остроумов и Г.П. Федоров в своих воспоминаниях (Лукашова Н.М. Научная и просветительская деятельность. С. 14–15).
Свои изменившиеся убеждения Наливкин сформулировал в неопубликованной рукописи «Мое мировоззрение», которая датируется 1908 г. [110] Анализируя ее содержание, Лунин писал: «…На первый взгляд читателя подкупают некоторые места рукописи… говорящие о вступлении человечества в “фабричный период”, о приближении эры социализма, которая “освободит человека от рабства у «золотого тельца», у кумира собственности” и т. п. На самом же деле рукопись оказывается густо пропитанной идеологией толстовства, и ход рассуждений Наливкина сводится в основном лишь к мечтам о некоем расцвете “свободного индивидуализма”, об отказе людей от “имущества, которым они могут не обладать”, от следования “стезей наживы”, об их переходе к праведной жизни по принципу “все мое ношу с собой”, ибо всякое лишнее имущество “отнято или украдено у неимущих”, к рассуждениям о “преступлении и наказании” в духе философии “непротивления злу”, к абстрактной вере в торжество “добра и справедливости” и т. д.» [111]
110
Отрывки из этой рукописи были опубликованы в серии статей в 1917 г.: Надо опроститься // ТВ. 1917, № 31 (29 апреля (2 мая)); Буржуазия и революция // ТВ. № 35 (4(16) мая); Алчность // ТВ. 1917, № 81 (2(15) июля)); Знание // ТВ. 1917, № 95 (19 июля (1 августа)); Без заглавия // ТВ. 1917, № 102 (27 июля (9 августа)).
111
Историография общественных наук в Узбекистане. С. 251.
«Мое мировоззрение», которое, кстати, развивает и продолжает многие темы лекции 1882 г., действительно производит странное впечатление. Исходя из тезиса о том, что «мировая материя проникнута мировой силой, мировой энергией, являющей собой основное свойство этой материи», Наливкин выстраивает довольную сложную цепочку умозаключений, которая должна объяснить тотальность и беспристрастность законов природы, с одной стороны, и необходимость-неизбежность вполне определенных социальных порядков и нравственных установлений – с другой. Подробные морализаторские рассуждения на самые разнообразные темы (о чистоплотности, умеренности, трудолюбии, аскетизме и пр.) легко уживаются с утверждением, что «каждое добро, будучи всегда относительным и условным, приводит в конце концов к относительному же злу, и наоборот». Доказывая закономерное вступление человечества в эпоху социализма, автор в то же время обращается к себе: «…Не отдавай резкого предпочтения никакому учению, никакой теории, никакой религии. Все они вышли из рук человека, все они не более как преходящие формы, а потому все они, в целом, а не в обломках, чем старше, тем сильнее распространяют яд трупного разложения…» Провозглашая свои оппозиционные политические предпочтения, он призывает: «…не будь рабом идеи или учения. Поэтому не принадлежи ни к какой секте, ни к политической, ни к религиозной, ибо каждая секта есть религия, а каждая религия есть секта, а сектантство развивает в человеке фанатизм, омрачающий его рассудок…» «…Ничем не дорожа, ни пред чем не преклоняясь и ничего не превознося, – пишет Наливкин, – человек получает возможность ничего особенно упорно и страстно не желать, ничем особенно не огорчаться и ничему особенно не радоваться, что, в свою очередь, открывает пред ним новый горизонт личной, ни для кого не опасной, никому не вредящей свободы…» [112] Наливкинский социализм нес на себе отпечаток не столько толстовства, как утверждает Лунин [113] , сколько модного в свое время ницшеанства.
112
ЦГА РУз. Ф. 2409. Оп. 1. Д. 2. Л. 1, 21, 53, 54, 73 и др. Наливкин писал об «обязанности жить», поэтому самоубийство в 1918 г. было, видимо, для него не просто актом отчаяния, а сознательным отказом от своих метафизических представлений, которые он пронес через всю жизнь.
113
Используя идеи Л.Н. Толстого об «опрощении» и «непротивлении», Наливкин признавался в одной из своих статей, что не является поклонником писателя. Это, впрочем, не мешало ему поддерживать дружеские отношения с туркестанскими толстовцами – Ю.О. Якубовским, К.Л. Блиновым и др.