Поляна, 2014 № 02 (8), май

Из Большого театра меня послали в Малый, сказав, что принимают только либретто.

— У меня либретто! — отчаянно парировал я, но дверь уже захлопнулась, и вежливый охранник повлек меня к выходу.

В день похорон старейшей актрисы МХАТа, я поджидал режиссера одного небольшого театрика. Он опоздал на полчаса. Это был пухлый человек маленького роста, с круглой лысеющей головой и широким губастым ртом. Он казался мне то пучеглазой рыбиной, то Шалтай-болтаем. Мы прошли в его кабинет.

— Зачем вы пишите в стихах? — воскликнул он дискантом, садясь напротив и сверля меня взглядом. — Сейчас никто не умеет читать стихов. Ко мне приходят наниматься актеры — они ничего не умеют. Ходить не умеют, говорить не умеют… лезут отовсюду, как… тараканы. Я не знаю, что с ними делать… Учить их? Но это не моя работа… Учить их должны в другом месте, другие люди, — возмущался он, подпрыгивая в кресле. — И как вы хотите, чтоб я это поставил? Нет, там все очаровательно, все прелестно, но тема!.. Вы знаете, чего требует ваша тема? Нет? Я вам расскажу. Я только сейчас был в Германии на фестивале… И вот Гете «Фауст»! Там свет! там декорации! там под зрительным залом раздвигается пол, и все видят бушующий ад! Понимаете? Вы сидите в кресле, а под вами ад! Вот чего требует ваша пьеса! Где? Где я вас спрашиваю, я возьму денег на все это? У меня несколько готовых спектаклей. Я не могу их поставить. Нет денег даже на костюмы. Вот смотрите, — и он разрыл на столе кипу бумаг, — вот эскизы костюмов. Все готово. Но, где деньги? Каждый костюм — тысяча долларов! А их тут десятки! Я уж не говорю о вашей поэме… Это ведь поэма, не пьеса. Вы принесли поэму! Есть у вас деньги на постановку?

— Нет, — признался я.

— Ну… — сразу сник и «сдулся» Шалтай-болтай. — О чем тогда говорить…

— У меня есть еще одна…

— Давайте, — вздохнул он безнадежно.

Я протянул папку. Пучеглазый открыл ее и тут же захлопнул, словно увидел в ней очередного «таракана».

— Опять в стихах! Вот что. Идите к театральным деятелям. Там есть одна дама, она ведет семинары молодых драматургов… Раз в год они выезжают на природу. Хотя, что это такое?.. Был я у них… Читал… Ничего… Ничего особенного. Да и вообще нет ничего… Казалось бы, если ты драматург, писатель — затворись, уйди от мира в покой и тишину, в одиночество, и пиши. Твори шедевры! А они… они там водку пьют… Сходите, голубчик, туда… Вы человек молодой, привыкли, небось, на все рукой махать. Так тоже нельзя… Подождите, появится у вас профессиональная злость…

И я отправился в союз театральных деятелей.

Меня встретила очень приятная эксперт-дама лет пятидесяти с добреньким личиком и бархатистым голосочком. Приняв мои поэмы, дама велела наведаться через пару недель. Через месяц она извинилась, ссылаясь на нерадивость рецензентов. Прошел еще месяц, еще и еще, и, наконец, через полгода она встретила меня совсем неприветливо.

— Рецензия готова, — зло процедила она, — но дать ее вам я не могу.

— Почему? — удивился я.

— Только за деньги.

— За деньги?! Но позвольте… хотя бы прочесть…

После некоторого раздумья, она бережно раскрыла синюю папочку, вынула оттуда несколько машинописных листков и протянула их мне.

Я пробежал глазами. Одна из поэм признавалась удачной и подходящей для сцены.

— Хорошая рецензия, — сказал я. — Почему же тогда…

— Мы ничего не можем вам предложить, — отрезала эксперт-дама.

— Как же, но ведь рецензия хорошая…

— Самое большое, это удостоить вас внимания, — она кивнула на рецензию.

Я взглянул на нее, и меня поразили ее глаза. Как я мог сразу не заметить такую ненависть? «Она инопланетянин! — догадался я. — Ее цель: уничтожить культуру и заменить ее другой, инопланетной…»

— Сейчас законы диктует рынок, — втолковывала эксперт-дама. — Репертуар формирует зритель…

— Но почему вы уверены, что зрителю это не понравится?

— У вас есть деньги на постановку?

— Нет…

— Ну вот, видите…

— Тогда возьмите хоть на далекую перспективу…

— Ни брать, ни печатать, ни ставить мы вас не будем, — решительно проговорила эксперт-дама, давая понять, что разговор окончен.

— Тогда хоть верните рукопись.

— А вон, — кивнула она, — ищите там сами…

Я подошел к забитому рукописями старому покосившемуся серванту и, вытянув наугад первую папку, увидел свои поэмы.

— Нашли? — не поверила эксперт-дама.

— Нашел…

«Раз удалось так быстро отыскать рукопись, стало быть, делать здесь нечего», — твердо решил я и выбежал, не попрощавшись.

И понял я вот что. Сейчас, когда всякий пишет и сочиняет, литература стала не нужна. Десятки, сотни тысяч писателей и поэтов осаждают редакции тысяч и тысяч журналов. В результате никто не читает не только эти журналы, но и вообще ничего. Тем более этих поэтов. Они и сами-то себя не читают. Только пишут…

(Продолжение следует.)

Владимир Круковер

Ромка и обезьяна

— Люди произошли от обезьян. Это называется — закон эволюции. Его открыл ученый Дарвин. Роман, повтори, что я сказала.

Ромка посмотрел на учителку природоведения. У нее были рыжие волосы, свернутые на затылке в пучок, похожий на кукиш, черные глаза, большие под очками, и синие сережки в ушах.

— Вы сказали, что люди произошли от обезьян, — сказал Ромка. — Еще вы сказали, что этот дурацкий закон называется эволюцией. Только нет такого закона, чтоб от обезьян. Я, например, произошел от папы с мамой и еще от эльфов.

— Нет никаких эльфов, — строго сказала учителка. — Это все сказки глупые.

— Как так нет, — удивился Ромка и на секунду прикрыл глаза. — А это тогда кто?

Учительница посмотрела туда, куда указывал Ромка и ойкнула. Около доски стоял маленький эльф в травяном кафтане и зеленой шапочке. На его маленьких ножках были изумрудные башмаки с загнутыми носами.

Учительница сняла очки, тщательно протерла их краем шерстяной кофты, надела и осторожно посмотрела в сторону доски еще раз. Эльф никуда не делся. Напротив, он взял мел и начал что-то рисовать на доске.

— Убери это сейчас же! — закричала учителка. — Вечно ты мне урок срываешь. Где твой дневник?

— Почему это я вам урок срываю? — спросил Ромка, на секунду закрыв глаза. — И ничего я вам не срываю, что вы такое выдумываете.

— Как не срываешь? А это что? — учительница указала в сторону доски и увидела, что там никого нет. Только на самой доске нарисовано мелом красивое дерево с треугольными лепестками.

— Кто это нарисовал! — закричала учителка. — Что это за дерево? Таких деревьев не бывает.

— Как это не бывает… — начал было Ромка, но Наташка дернула его за рукав и не позволила зажмуриться.

— А вот так, не бывает и все, — сказала учителка и стерла дерево мокрой тряпкой.

…Когда они шли из школы, Ромка спросил у Наташки:

— У тебя деньги есть?

— Есть немного, — сказала Наташка. — А что?

— Пойдем в зоопарк, на обезьян смотреть. Вдруг люди в самом деле от них произошли. Не все, конечно, а так — некоторые.