Полюби меня таким

— Всё что Вы перечислили, Дарья Александровна, не причины для аборта. Давайте Вас посмотрим, УЗИ сделаем и поговорим. В любом случае решать Вам.

Осмотр и УЗИ подтверждают лошадиное здоровье. Врач ещё минут двадцать описывает все прелести позднего материнства и способы прерывания. Простившись с врачом, выхожу из клиники и попадаю в цепкие лапы сестры. Заезжаем в кафе, заказываем мороженое и кофе.

— Не майся дурью, Даш. Рожай. Это-же такое счастье нянчить комочек радости — сходу налетает на меня Машка, как только перед нами ставят тарелки с чашками.

— Я не планировала больше рожать, — категорично отвечаю, передёргивая плечами. — Маришка должна родить. Представляешь, как будет выглядеть бабка с ребёнком младше внука. А дети что скажут? А родственники? Нагуляла на старости лет без мужа! Оно мне надо?

— Дура ты, Дашка. Ты-же знаешь, как мне достались дети, — вздыхает. — Я бы даже не думала. Рожала и рожала.

— А чего тебе думать? У тебя муж не из какашек деланный. С Богданом можно и десяток нарожать, — задумчиво произношу.

Машке действительно не повезло с детородной функцией. За двадцать семь лет с трудом двое детей и с разницей двенадцать лет. Когда-то я даже завидовала, что предохраняться им не надо. Потом поняла, насколько Маше тяжело. Я рожаю одного за другим, подруги её рожают, а она по клиникам мотается.

В тридцать лет мужа сменила, так как первый обвинял её в бесплодии и руки стал на почве неудач распускать. Потом Маша встретила Богдана и через пару месяцев шлёпнулась в обморок, услышав на очередном осмотре гинеколога о свершившейся беременности. Все бегали с ней, как с фарфоровой вазой. Богдан заставил уйти с работы, круглосуточно исполнял малейшее «кажется хочу» и сдувал пылинки. Родила Мария вовремя, без осложнений и стала самой лучшей мамой на свете. Вот только расстраивало её, что больше она не беременела, поэтому с Ксюшей носилась как наседка.

Следующая беременность случилась также неожиданно через двенадцать лет, после покушения на Богдановского начальника. Может стресс сказался, а может сверху решили подарить чете Береговых наследника. Так в сорок три Маня стала счастливой мамашкой маленького Тимурчика.

И её протесты по поводу моего решения я понимаю. Но только у Машки своя жизнь, у меня своя. Мне рожать и растить. Мне нести ответственность за свои действия и решения.

С этими мыслями я и пытаюсь заснуть. Ночью вижу сон, где орущего ребёнка вытаскивают из меня по частям. Везде кровь. Я пытаюсь кричать, но мой рот зашит суровыми нитками. Просыпаюсь в холодном поту с трясущимися руками и пересохшим горлом. Встаю с кровати и иду на кухню. Наливаю кофе и под впечатлением кошмара принимаю нелёгкое решение.

В девять утра выезжаю в клинику. Сестру с собой не беру, хочется в гордом одиночестве пройти все процедуры.

— Доброе утро, Галина Васильевна! — решительно захожу в кабинет.

— Доброе, Дарья Александровна! — мило улыбается мне. — С чего начнём?

— С анализов, — улыбаюсь в ответ. — Выписывайте всё, что надо сдать для дальнейшего ведения беременности.

— Доброе утро! Простите, что опоздал, — голос Макса разрывает всю медовую атмосферу, кружащую в кабинете до его прихода.

Моя челюсть отпадает, повиснув в паре сантиметрах от коленей. Язык онемел, а горло закостенело. Слова застряли где-то в груди. Что, чёрт возьми, он здесь делает? С какого хрена он меня преследует?

— Доброе утро, Максим Валерьевич! — ещё шире улыбается врач. — Очень рада, что вы с женой решили оставить ребёнка.

В немом вопросе смотрю на Галину Васильевну. Выражение моего лица, наверное, говорит о всех пронёсшихся во мне эмоциях.

— Максим Валерьевич заходил вечером и консультировался на предмет Вашего здоровья и возможности выносить ребёнка без негативных последствий для организма, — просвещает меня, вкладывая в интонацию максимум спокойствия.

Перевожу взгляд на наглую рожу как-бы мужа и поражаюсь, как это он не припёрся ко мне ещё вечером. И улыбка такая добродушная, аж страшно становится.

— Мы тоже рады, — выталкиваю слова. — Давайте анализами займёмся.

— Хорошо, — стряхивает с рукава невидимые пылинки и переводит внимание на монитор. — Наблюдаться где будете?

— Ещё не решили, — мямлю, судорожно думая в какую клинику бежать наблюдаться. — Но анализы все сдам сегодня здесь. Да, милый?

— Да, любимая. Как пожелаешь, — награждает плотоядной улыбкой Макс, а я посматриваю не отросли-ли клыки в момент этого оскала.

Прохожу в соседний кабинет, сдаю анализы и выбираюсь на улицу. Макс следует за мной тенью, не отступая ни на миллиметр. Молча доходим до моей машины. После разблокировки дверей Максим садиться на пассажирское сиденье и выжидательно смотрит на меня. Сажусь, завожу двигатель и беру направление в сторону своего последнего убежища. Доехав до дома, в тишине поднимаемся в квартиру. Несмотря на спокойное лицо мужчины, воздух искрится от напряжения.

Закрыв входную дверь, поворачиваюсь к Максу и начинаю жалеть, что пустила его в квартиру. Глаза темнеют в цвет штормового неба, ноздри раздуваются, губы белеют от напряжения. Резко разворачиваюсь и ускоренно перемещаюсь в комнату с намерением обезопасить себя дверью. Но все мои попытки бегства пресекаются парой шагов. Он обрушивается сзади, крепко прижимаясь к моей спине.

— Когда ты собиралась мне сказать? — шипит в ухо, поглаживая шею.

— Зачем, Максим? У тебя есть семья, у меня есть семья, — на одном дыхании выдавливаю из себя. — У нас с тобой договорные отношения на временное оказание сексуальных услуг. Последствия этого договора — не твоя проблема.

— Дура! — сдавливает шею, перекрывая кислород. — Это мой ребёнок!

— На данном этапе это не ребёнок, а эмбрион! И он мой! Я не буду сидеть и с соплями переваривать твои поездки к семье! — хрипл и ощущаю слёзы, стекающие по щекам.

— Ошибаешься, — толкает к кровати, ослабляя немного хватку на шеи. — Ребёнок мой! Ты моя! И сидеть будешь там, где я решу!

Толкает на кровать лицом вниз, приподнимает, ставя на колени и впиваясь одной рукой в бедро. Задирает юбку, раздвигая ноги и блокирую их собой. Пытаюсь сопротивляться, вывернуться, но сильно проигрываю в габаритах.

— Макс, нет. Не надо, — шепчу, глотая слёзы, упираясь руками в матрац, пытаясь подняться. — Пожалуйста, Макс.

Он не слышит. С треском срывает трусы, оставляя красные отметки и резко врывается в меня. Пытаюсь сделать вдох, осмыслить происходящее.

— Нет, Макс! Нет! — срываюсь на крик, но он тонет в простынях, подавляется рукой, вдавливающей голову в одеяла.

Слёзы, боль физическая и душевная! Всё что я сейчас чувствую!

— Ты моя! Поняла!? Только моя! — сопровождает каждое жёсткое внедрение в меня. — Никогда тебя не отпущу! Моя! Навсегда!

Слишком долго! Слишком тяжело! Боль переходит в обиду! Обида в злость! Я отомщу! Я тоже сделаю больно!

Закончив истязать, притягивает меня к себе, зарывается лицом в волосы.