Полюшко-поле

– Небось она была подороже твоей кожанки. А ты вот отдай свою кожанку.

– Э, батя, на личную собственность руки не поднимай.

– Да перестань зубы-то скалить!
– оборвала его старуха в безрукавной стеганой душегрейке.
– Ступайте ужинать.
– Она с грохотом бросила ковш в ведро и поплыла в сени.

– И то правда, - согласился Егор Иванович.
– Проголодались, поди?
– он взял под руку безотчетно улыбающегося круглолицего, приземистого старшого, Ивана, потрепал за ворот Степку.
– Пошли, пошли! Мать, поди, все глаза проглядела, дожидаючи вас.

За стол сели всей семьей, каждый на своем месте: с торца на табуретке Егор Иванович, на широкой скамье вдоль стенки уселись братаны, далее в самом углу под божницей сноха Ирина, жена Ивана, а уж с краю, на самом отлете, елозил на скамье младший Федярка, мальчонка лет двенадцати. Свободная сторона стола оставалась за Ефимовной, - отсюда она поминутно металась к шестку, гремела чугунами, орудовала ухватом и половником. Как только появилась огромная чашка щей, в которой, по выражению Ефимовны, уходиться можно, все смолкли и стали есть. Ели не торопясь, вдумчиво, молча.

После ужина, тщательно вытерев усы, губы и руки полотенцем, Егор Иванович заговорил, обращаясь к сыновьям:

– Вот и кончилось ваше мэтээсовское житье. Теперь круглый год дома. И слава богу - расходов меньше. Да и тракторы во дворе. Удобно.

– Скоро навес построят в колхозе. Общий! Перегонят туда и тракторы, возразил Иван.

– Э-э, когда его построят! Да и что под навесом? Там и ветер, и слякоть, и снег. А здесь они сохраннее.

– Ты, батя, на тракторы-то смотришь как на свои, - сказал Степан.

– Так и смотрю.

– Земли бы тебе еще дать гектаров полтораста, - хмыкнул Степан.

– Получу и земли, - серьезно сказал Егор Иванович.

– В Америке?

– Нет, у себя в колхозе.

– Ха! Фермер Гарст!

– Смеяться будешь потом.

Братья переглянулись, а старик, считая, очевидно, что сегодня довольно с них, прошел к печке, достал из печурки подсохнувшие листья самосада и начал перетирать их пальцами - на самокрутку готовить.

Иван с удивлением посмотрел на отца и вдруг ударил по коленке:

– А что, батя, это идея! Звено создадим законно. И всей семьей... А?! Колоссально!

– И не сто пятьдесят гектаров, Степа, а двести возьмем, - сказал Егор Иванович.
– Половину картошки, половину кукурузы. И сработаем. За полколхоза. А? Втроем!

– А я четвертая!
– подхватила Ирина, жена Ивана.
– Отдежурю в магазине, да к вам в поле. Вот и отдых.

– Спасибо, милая!
– сказал Егор Иванович, и к Степану: - Ну, работничек, поддерживаешь коллектив?

– С твоей смелостью, батя, надо в министры идти, наверх. А ты к земле тянешь, под уклон. Несовременный ты человек. Скучно будет с тобой работать.

– А мы для тебя стол на поле поставим. Вот и повеселишься, - сказал Егор Иванович.

– Папань, а мне можно теперь на тракторе ездить?
– спросил Федярка.

– Можно... А куда ж ты будешь на тракторе ездить?

– В магазин, мамке за хлебом.

– Ах ты мой заботливый! Мы тебя связным поставим, а мать звеньевой. Мать, согласна?

– Да ну вас... Языком-то молоть...

– Теория в отрыве от практики, - сказал Степка.
– А мы люди темные. Нам не нужна амбиция, подай амуницию.

Он стал собираться в клуб: под кожанку небрежно мотнул на шею белоснежное кашне, бархоткой надраил низко осаженные, в "гармошку", хромовые сапожки, кинул на затылок пупырчатую кепочку и подмигнул Ивану:

– До встречи в долине Миссури...

Вскоре ушли на свою половину, в горницу, Иван с Ириной, и оттуда сквозь притворенную дверь долго еще доносилось неясное "бу-бу-бу" да звонкие всхлипывания от счастливого смеха.

Ефимовну сморило на печи - оттуда торчали ее подшитые валенки. Федярка притих на скамье на разостланном полушубке.

А Егор Иванович долго ворочался на койке, ждал снега... И снег пошел; прошлепав босыми ногами по полу, Егор Иванович отдернул штору на окне, приложился лбом к стеклу - так и есть! Близко, у самого носа, густо мельтешили крупные хлопья, и такие видные, будто кто их подсвечивал. Егор Иванович оделся, в сенях настроил фонарь "летучая мышь" и вышел во двор. В дыры с торцовой стены в каретник задувало - снег ложился легкой кисеей на тракторы. Егор Иванович обмахнул рукавицей капоты и кабины, усмехнулся про себя. И принялся затыкать соломой дыры в стене.

– Выходит, и для трактора защитку надо делать.

2

Первый снег приносит много радостей на селе. По крутым склонам оврага елозит ребятня на лыжах и салазках, на облепленных коровьим навозом оледенелых корзинах, а то и прямо так, на задубевших от снега пиджаках. А на конном дворе прилаживают к упряжке сани, тащат хрустящие кошевки для розвальней, сено. Озябшие возчики прыгают возле саней, борются, смеются, похлопывают овчинными рукавицами.

Нынче со снегом возвратилась в Переваловское агрономша и как ни в чем не бывало вышел на работу председатель Волгин. Оправился от своей загадочной болезни.

По-праздничному чувствовал себя и Егор Иванович. Надел новый полушубок черной дубки, валенки белые раскатал на всю длину, аж за колена - и пошел, похрупывая снежком, на конный двор.

– Кум!
– встретил его радостно на конном дворе заведующий конефермой Лубников, дотошливый мужик, высокий, тонкошеий, на котором все болталось, словно на колу.
– У Волгина баня топится. Пошли ужо смоем осеннюю грязь-то. Да горяченького пропустим. Обмывать надо технику. Волгин с утра был. Без бригадира, говорит, не начнем.

– Хватит, отбригадирствовал.

– Чего?
– разинул от удивления рот Лубников.

– Села баба на чело... В отставку ухожу.

– По причинам убеждения аль к примеру?
– Лубников от интересу сдвинул на затылок замызганную фуражку.

– Вечером узнаешь, - ответил Егор Иванович и ушел, оставив Лубникова в сильном недоумении: как это уйти из бригадиров добровольно! Пост оставить!! Шутка сказать...

А вечером в большой, перегороженной на две половины избе председателя Волгина собрались почти все правленцы. Среди гостей выделялся солидностью и степенством круглолицый завхоз Семаков. "Вечно румяный, как девка с морозу", - говорил про него Лубников. Возле молоденькой светловолосой агрономши Нади увивался заведующий овцефермой Круглов, старый холостяк и сердцеед, красивый, горбоносый, в крупных седеющих кудрях.