Полюшко-поле

– Значит, мы утвердили для начала три звена, - Семаков поднял руку. Закрепили за ними землю... И хватит пока. Посмотрим, что получится.

– А теперь жребий!
– крикнул кто-то с места.

– Жребий! Кому какое поле достанется...

– Шапку на стол!..

– Расписывай поля, Надька!
– крикнул Волгин агрономше.
– Довольно дурачиться. Перейдем к делу.

Надя подошла к столу. Семаков настойчиво и долго стучал карандашом о графин. Наконец наступила тишина.

– Поля будем расписывать в рабочем порядке, - сказал Семаков.
– Чего торопиться? Мы же не на торгу.

– Правильно, - улыбаясь, подтвердила Надя.
– Почвенные карты прежде всего составить надо, договоры заключить...

– Верно, верно.

– Торопливость в таком деле ни к чему...

– Чай, не блины печем, - пробасил кто-то.

"Так-то лучше, - подумал Семаков.
– А то расшумелись, как на сходке. Им только дай волю..."

4

Все-таки это закрепление и распределение земли насторожило Семакова. "Укрепить надо правление-то, укрепить, - думал он.
– А то в момент они такую карусель выкинут, что и перед районом опозорят".

Однажды вечером после разнарядки Семаков задержал Волгина.

– Игнат Павлович, а несоответственно у нас получается, - сказал Семаков.
– Влился в нашу семью отряд механизаторов, а мы вроде бы их на расстоянии держим.

– Это почему же?

– Ни одного из них даже в правление не ввели. А ведь это все специалисты, молодежь...

– Ну что ж, подбирайте кандидатуру!

– Уже подобрали... Петра Бутусова.

– Брата Ивана?

– Да. Авторитетный товарищ. И грамотный.

– А вместо кого в правлении?

– Хоть вместо Егора Ивановича. Ему теперь и не до правления. У него и тракторы, и поле - со своим делом только впору справиться.

– Улаживайте!

Против ожидания Семакову удалось быстро все "уладить". Егор Иванович согласился "уступить место молодежи". Занят он был по горло. Вместе с сынами решил сам тракторы ремонтировать.

– А зачем? В рэтээс все починят, - возразил было Степан.

– Там тебе так починят, что на дороге развалятся. Знаю я их.

"Их" Егор Иванович в самом деле хорошо знал - сам до войны работал в МТС и тракторы водил и комбайны. А после осел в колхозе - семья большая выросла. Куда с ней мотаться из родного села? Зато теперь он был несказанно рад тому, что все собрались "до кучи". И работал с азартом, или, как говорил он, с "зарастью". Сам в РТС ездил, подобрал весь инвентарь для своих тракторов; на станцию, за сто верст, на перекладных мотался насчет селитры под будущий урожай, - разузнал, когда ее получить да завезти можно. Степана на вывозку навоза поставил, а Иван рис домолачивал - бригадные дела кончались вместе с рисом.

Рис убирали вручную по снежку. Он так низко полег, что многие кисти вмерзли в землю, и жалко было смотреть на обезглавленные стебли. Уж чего только не повидал за долгие годы Егор Иванович. И соя под снег уходила паслись в ней дикие козы да фазаны круглую зиму, и луга некошеными оставались, и картошка мерзла... Ко всему уж привыкли глаза, а вот поди ж ты, - подкатит иной раз жалость при виде гибнущего добра, да так и полоснет, ровно ножом.

Этот год был трудным. Деньги, что скопились, пошли на покупку техники. Трудодень оказался пустым. Перестали ходить колхозники на работу - и шабаш. Не выгонишь! А тут рис убирать надо...

– Игнат, давай заплатим рисовой соломой за уборку. Не то пропадет рис-то, - уговаривал Егор Иванович Волгина, - кормов хватит у нас.

Сена запасли в этом году вдоволь. А почему? Пятую часть накошенного сена получал колхозник. И не то что выкосили - выскоблили луга-то...

– Ладно, заплатим соломой, - согласился Волгин.
– Оповещай людей.

После болезни Волгин стал податливым, только пил чаще; в такие минуты его большой нос краснел, а продолговатая щербина на носу заполнялась потом. Согласился и Семаков, только поворчал для порядку:

– Эх, народ! И где только его сознательность? Как ноне летом дали им болото выкашивать исполу, по шейку в воде буркали. Пупки готовы понадорвать, когда выгоду свою чуют...

Егор Иванович на радостях сам прошел по домам, оповестил всех, и народ валом повалил.

И хорошо ж было молотить рис на току в морозное зимнее утро! Прохладный чистый воздух, отдающий таежной хвоей; желтое, как спелая дыня, солнце; легкий морозец, от которого грудь распирает; и тугой звонкий рев барабана - все это будило бодрость и создавало то бесшабашное состояние духа, когда тебе сам черт не брат.

Егор Иванович вместе с кузнецом Конкиным молотилку старую приспособили, лет десять без надобности провалялась. Женщины встали с граблями на отбой. И загудела, родимая!

– Пошла душа в рай, только пятки подбирай, - комментировал дед Конкин.

В последний день обмолота авария случилась на току. Валерка Клоков, стоявший на подаче при молотьбе риса, прибежал к Егору Ивановичу и выпалил впопыхах:

– Подшипники у барабана полетели. Иван собирается втулки свезти в мастерские. А Конкин не дает: "Знаю я вас, горе-мастеров! До моркошкина заговенья продержите. Сам, говорит, смастерю". Пойдем, а то Иван ехать хочет.

Егор Иванович наскоро выпил кружку молока, махнул рукой на завтрак, приготовленный хозяйкой, и быстро пошел на ток.

Там - тишина. Под молотилкой на разостланных мешках лицом кверху лежал кузнец Конкин и ковырялся во втулке.

– Мы сичас, си-ичас, в один момент, - бормотал он, стиснув зубы.

– Ну, как дела, механик?
– спросил Егор Иванович, опускаясь на колено возле Конкина.

– Как сажа бела, - ответил дед, продолжая завинчивать и кряхтеть. Затем он встал, степенно отряхнулся и равнодушно сказал: - Вот и вся недолга.

– Бабы!
– крикнул он, повернувшись к женщинам.
– Чего расселись! Не чаи гонять пришли. Работать надо.

– Андрей Спиридонович, ты чего-нибудь вставил туда или только плюнул? серьезно спросила Татьяна Сидоркина, крутоплечая, чернобровая, про которую говорили на селе: "Эта мужику не уступит".

Женщины, сидевшие тут же на соломе, порскнули и закатились довольным смешком. Дед Конкин по-козлиному боднул головой и ответил:

– Вставил, матушка, вставил.

– Чего?
– простодушно спросила Татьяна.