Помеха на траектории

– -Хорошо держится, -- вздохнул Сокаль.
– - Ни одной фальшивой нотки. Уверенность и твёрдость духа. Спортсмен!

– -Завидуешь?

– -В чём-то завидую, конечно. Есть в Невельском какая-то непререкаемая убеждённость в собственной правоте. Тут всю жизнь сомневаешься, сомневаешься, не знаешь, куда шаг ступить, а вот у человека очередная голубая мечта разбилась -- а он говорит с диспетчером тоном победителя. Эдакий Горацио Хорнблауэр! Космический волк!

– -А почему -- очередная мечта? Ты, я вижу, знаток биографи Невельского...

– -А ты не слышал, командир? Он же рвался после лётной школы работать на фирму, испытателем. А на фирме его не взяли, причём трижды. Сперва отказал ташкентский "Дэу", потом МАИ, под конец и с "Консолидейтед Шипъярд" не срослось. Тогда он поднял страшный скандал насчёт самой системы испытательных полётов новой техники. Печатался в "Популярной механике", в "Технике -- молодёжи"... Просто удивительно, что в "Традицию" ещё не написал! Мол, все эти протоколы и сотни проверок на рабочих режимах никому и никогда не нужны, а нужно, чтобы настоящее дело и сразу же максимальный риск! Проверка боем! Разумеется, тотчас набежала туча восторженной молодёжи, а с ними заодно и педагоги определённого стиля -- знаешь, из тех, которые водят детишек в полярные походы в летней одежде и рассказывают по дороге про мужество викингов. Их за что-то называют "командорами" в соответствующей среде... Ну, словом, популярности Невельскому это добавило, а вот к командирскому креслу не приблизило совершенно. Как-то даже наоборот.

– -Да, с таким непониманием специфики работы в космосе...
– - пробормотал Руенга, которому в этот момент Невельский показался отборно несимпатичной личностью.

– -В том-то и дело, что "работы"!
– - фыркнул Сокаль.
– - Насколько я понимаю, Невельский вообще не считает, что в космосе надо работать. Пространство -- это место для совершения личного подвига. И всё.

– -А тебе не кажется, что в такой постановке вопроса уже не так много даже от пресловутого мушкетёрства, зато полным-полно элементарной психопатии, граничащей с кондовым человеконенавистничеством?

– -Я не стал бы заходить так далеко в оценках. У каждого человека -- своё сердце, и нелепо ждать, что все сердца станут биться в унисон.

– -Рейс один-восемь-один, говорит Уран-центральный, -- послышался в динамиках знакомый баритон.
– - Поздравляю с ювелирным завершением стыковки. Вам даётся расчётный курс, траектория отхода изменена, внешний круг минус один, четырнадцать, наклонение минус ноль двадцать один. В эшелоне минус тринадцать -- свободный ход, передаю вашу навигационную карту Земле-Терминал. Удачного полёта, ребята!

– -Счастливо оставаться, -- произнёс Руенга и перевёл полозки мощности тяги в разгонный режим.

Они набирали скорость с гигантским ускорением в семьдесят "же", полностью компенсированным для обитателей лайнера могучим полевым гасителем инерции. "СОМ-200" уходил из системы Урана по широкой, отлогой спирали, медленно опускаясь из плоскости эклиптики в сторону южных созвездий Земли. Такая мера позволяла избежать встреч с кометами, метеоритами и космическим мусором, почти полностью сосредоточившимся за миллиарды лет в тонком диске, давшем рождение планетам Солнечной Системы. Не отрывая взгляда от многочисленных контрольных приборов (впрочем, надолго оторвать от них взгляд было бы сложно даже при сильном желании, так как браслеты нейроинтерфейсов передавали все критически важные сведения о полёте прямо в мозг пилотов), Руенга и Сокаль пообедали бульоном, сашими из осьминогов и кокосовой водой; такой же обед был предложен системой бортпитания всем пассажирам лайнера, с той лишь разницей, что пассажиры могли по желанию заменить сашими гамбургером и жареной картошкой, а для пилотов такая роскошь была непозволительной. Мимо прошёл на траектории торможения грузовик с оранжерейным оборудованием, сиявший жёлтым светом натриевых ламп, словно звезда первой величины. Вопреки опасениям Сокаля, сто восемьдесят первый борт разошёлся на безопасной дистанции с краем предполагаемого метеоритного роя и начал заворачивать к Солнцу, навстречу траектории активного курса. Скорость судна достигла к этому моменту существенных релятивистских величин, приближаясь постепенно к так называемой маршевой скорости, считавшейся максимумом безопасной нормы для магистральных полётов внутри Солнечной Системы.

– -Приготовьтесь, сейчас будет скучно, -- заметил Сокаль, приводя одну за другой системы корабля в маршевый режим.

И в самом деле, активный участок траектории полёта -- самое угнетающее для пилота время. Шестичасовые вахты, шестичасовый отдых -- не очень здоровый режим дня. А во время вахт не происходит ничего, совершенно ничего -- только гудит инерциальный стабилизатор, да шелестят в динамиках помехи, да растёт или удаляется с невыразимо медленной скоростью яркий, крохотный кругляшок огня -- Солнце... Ничего не происходит. Ничего. И это прекрасно, потому что если что-то произошло, значит, всё пошло насмарку, значит, что-то уже пошло не так, и в опасности корабль, пассажиры, экипаж, окружающий мир -- всё в опасности...

Но на этот раз не повезло. Лайгнер ещё не успел сойти с разгонной спирали -- траектории отхода, как в потолке вспыхнула, замигала красная лампа аварийного ресивера. Дробная трель пронеслась по кабине, заставив похолодеть обоих пилотов. Затем из ресивера понёсся однообразный, тревожный свист, складывающийся в известный каждому с детства код: три точки, три тире, три точки -- беда, сигнал бедствия, тревога и беспокойство для всех, кто может услышать этот сигнал.

Руенга включил главный приёмник, нащупал субквантовым лучом гравитационный узел связи -- "Уран-центральный", главную диспетчерскую станцию ближайшей системы.

– -Борт один-восемь-один, к связи готов. Что у вас там происходит?

– -Сигнал бедствия из зоны нового метеоритного роя, -- сообщил тревожный женский голос.
– - По всей видимости, автоматика. Передаёт, что судно потерпело столкновение с метеоритом и потеряло свободный ход. На борту повреждённого корабля -- один живой человек, по всей видимости -- без сознания.

Неприятное предчувствие охватило Руенгу с ног до головы.

– -Что за судно могло забраться в рой в запретной зоне?

– -Исследовательский этероскаф "Торнадо-М", командир -- пилот-любитель второго класса Максим Невельский. По всей видимости, судно сошло с предписанной траектории в зоне свободного полёта и, игнорируя запрет диспетчеров, отправилось через опасный район к Седне.

– -Та-ак, -- медленно протянул Руенга.
– - Кто стартует на перехват?

– -У нас сейчас никого нет, -- испуганным тоном, точно оправдываясь, проговорила женщина в диспетчерской рубке.
– - С Миранды через пять часов сможет стартовать грузовик "Объединённых дальних перевозок", но они сейчас даже не заправлены. А корабли отряда все в разгоне. Вам из-за этого даже контейнеры всучили, сто восемьдесят первый. Некому было больше забрать.

– -Он всё просчитал, -- негромко произнёс Сокаль.
– - Всё. Если бы его и захотели перехватить, никто не смог бы это сделать. Мушкетёры обычно дерутся на дуэли только тогда, когда гвардейцев кардинала нет поблизости...

Капитан Руенга отключил микрофон и крепко выругался. Потом сообразил, что в кабине работает микрофон общей связи, отключил его тоже и выругался ещё раз.

Его второй пилот тоже ругался без остановки, но микрофонов отнюдь не выключал, ибо это противоречило лётной инструкции.

– -Ну, и что нам теперь делать?
– - спросил второй пилот.
– - Мы -- единственный корабль с активным ходом, а у нас почти семьсот пассажиров, и мы не имеем права ими рисковать, суясь в метеоритный рой! Лети тут теперь и слушай, как он там торжественно подыхает во славу покорителей космоса!

– -Да уж, положение паршивенькое, -- согласился Руенга.
– - Установи-ка с ним хотя бы субквантовую связь, я хочу получить его телеметрию.

– -На кой ляд нам его телеметрия?!