Помереть не трудно

вены резать не было б причины…

Почему же увеличивать число самоубийств?

Лучше увеличь изготовление чернил…'

Он ведь атеист, наш Володенька. Не верит ни в судьбу, ни в Бога, ни в Красную армию. Понимаешь, о чём я?

— О том, что за каждого убитого я должен плодить одного младенца? Чтобы компенсировать, так сказать, убыль населения?

Алекс посмотрел на меня таким взглядом, что я решил: он меня сейчас ударит. Даст пощечину и будет очень разочарован, если я не потребую сатисфакции. А потом достанет дуэльные пистолеты, и…

— Дурак ты, Сашхен, и не лечишься, — сказал шеф и просто отвернулся.

Возможно, он прокрутил в голове тот же сценарий, что и я, и пришел к выводу, что спорить с таким идиотом — себя не уважать.

— Извините, — тихо сказал я. — Я понял, что вы имеете в виду. Нет, правда. Просто я с этим не согласен. Я не хочу продлевать своё существование за счёт жизней других. Я считаю это недостойным.

— Ты ещё слишком молод, кадет, — с какой-то болезненностью в голосе сказал Алекс. — И попросту не понимаешь, о чём говоришь. К сожалению, понять у тебя времени может и не оказаться…

— Приехали, — подал голос водитель и подрулил к обочине. — Кутузовский, как и заказывали.

В этом месте проспект был похож на глубокий каньон. Вдалеке, подсвеченная золотым солнечным светом, высилась одна из «Семи сестёр», уж не знаю, которая.

Ничего на этой помпезной, уставленной богатыми домами улице не указывало на то, что в одном из зданий проводят бои оборотней.

И всё-таки что-то здесь такое было… Какие-то завихрения силы. И в них угадывались знакомые запахи.

Я втянул носом пыльный, насыщенный выхлопными газами воздух. Пахло рекой, влажной тиной, солярой, которой заправляют пароходные движки…

— Нам туда, — подбородком я указал на ничем не примечательное восьмиэтажное здание с яркими вывесками на фасаде.

— Ты уверен? — поднял брови шеф.

— Убеждён.

Сложно объяснить… Но именно в этом здании я чувствовал большое скопление сверхъестественного.

— Ничего не понимаю, — я беспомощно оглядел крошечный магазинчик.

С узких полок, со стен, с зеркальных подставок на меня уставились маски клоунов. Гипсовые, каменные, деревянные, из папье-маше и искусно изогнутого металла… Был даже застеклённый шкафчик, где на подставках покоились хрупкие оболочки куриных яиц. Каждая была раскрашена под маску клоуна. На макушках топорщились волосы из крашеной пакли… Тут были грустные клоуны, весёлые клоуны, такие, у которых по одной щеке сползает большая слеза, а губы растянуты до ушей в искусcтвенно-карминной улыбке.

Из-за прилавка нас скучающе изучала продавщица — совсем молодая девчонка, чем-то похожая на Амальтею. Готические глаза, чёрные дреды, фиолетовые губы… Продавщица выдула громадный розовый пузырь жвачки, втянула его назад и спросила:

— Могу я вам чем-то помочь?

Вероятно, мы — далеко не первые, кто выразил недоумение странным ассортиментом магазина…

— Ну конечно можете, милая барышня, — Алекс облокотился о прилавок рядом с кассовым аппаратом и лучезарно улыбнулся девчонке. Та жеманно захихикала.

Как это у него получается? Я ведь тоже далеко не урод, и фигурой Господь не обидел, но при виде меня девушки почему-то не спешат писать кипятком… А стоит Алексу сказать пару слов, и ласково глянуть на девицу — та легко расставалась не только с честью, но и с мужем и даже с любовником.

— Скажите, в этом здании есть цокольный этаж? Может, подвал?

Продавщица наморщила лобик. Дреды, скрученные в жгуты на макушке, походили на рога, придавая её облику некоторый демонический флёр.

— Подвала никакого нету, — растягивая букву «а» протянула девица. — Даже не знаю… А парковка подойдёт? — вдруг встрепенулась она. — Здесь недавно подземную парковку устроили! На улице парковаться негде, вот и…

— Богиня, — Алекс томно прижался губами к выкрашенным чёрным лаком ноготкам, а потом заглянул девчонке в глаза. — И как нам её найти?

— Выйдете в общий коридор, дойдёте до лифтов и спуститесь на нулевой этаж, — отпустив трепещущую лапку, походкой Великого Цезаря Алекс двинулся к выходу. — А вы… — донёсся ему в спину робкий девчоночий писк. — А вы ещё вернётесь?

— Обязательно.

— Я заканчиваю в восемь… — летел по коридору полный надежды крик.

— Ничего не понимаю, — повторил шеф мои слова, когда мы спустились в нулевой этаж.

Это действительно была обычная парковка. Ряды машин. Пологий пандус, в конце которого поблескивал дневной свет. Сумрачное освещение, зелёные глазки видеокамер на колоннах, подпирающих низковатый потолок…

— Давайте просто пройдёмся, что-ли, — предложил я, устремляясь в один из проходов.

Воняло гадостно: густая смесь выхлопных газов, прелой резины и мокрого песка. Над нею витали тонкий запах старого сигаретного пепла, мочи, уличной грязи, нагретого металла, и… Есть. Запах псины.

— Нам туда, — сказал я, уверенно бросаясь в один из туннелей. Алекс подобрался, лицо его сделалось строгим и целеустремлённым. Неслышными прыжками он нёсся рядом со мной.

Запах псины становился всё ближе…

— Бесы меня раздери, — первым нарушил молчание шеф.

Из-за приоткрытого стекла лендровера на нас таращился здоровенный волкодав. Нетерпеливо и натужно дыша, высунув покрытый белёсой пеной язык, он сидел на заднем сиденьи.

— Жарко ему тут, — сочувственно пробормотал я. — И пить, наверное, хочется…

Волкодав предостерегающе гавкнул и переменил позу. Лендровер качнулся.

— Пошли отсюда, — буркнул шеф. — Накололи нас, кадет. Пустили по ложному следу. И Володенька не почуял, что это — обманка. Эх, время, время уходит…

— Но я что-то чувствую, — упрямо сказал я. — Здесь определённо что-то есть.

— Кошка? Хомячок в коробочке?

— Да нет же…

Он налетел неожиданно и сшиб меня с ног. Сцепившись, мы покатились по пыльному бетону и врезались в бок лендровера.

Завыла сигнализация. Пёс захлебнулся лаем. Всё смешалось в моей голове.

Не давая опомнится, меня приподняли, и ещё раз приложили к боку лендровера. Пёс внутри просто взбесился.

— Не так уж ты и крут, как об этом говорят, — голос был тихий, шелестящий. Он проникал в мозг, как тонкая холодная змейка, оставляя за собой слизистый след. Я помотал головой. — И где же твоя хвалёная сила?