Помещицы из будущего

– Вы хотели видеть меня, Елизавета Алексеевна? – в гостиную вошел Павел Михайлович и аккуратно прикрыл за собой дверь. – Что-то случилось?

Я провела ладонями по лицу, стирая дождевые капли и повернулась к нему.

– Да, нам нужно поговорить.

Мне и самой были удивительны те чувства, которые я испытывала к этому мужчине. Слишком давно со мной такого не происходило. Слишком давно…

Он был в одной рубахе с закатанными рукавами, на которой виднелись грязные пятна. Все утро мой муж руководил крестьянами, чистящими фонтан, не брезгуя в некоторые моменты залезть туда самому. Мне казалось, что, испытав облегчение от частых болей, он хотел окунуться в жизнь как можно глубже, почувствовать все, чего он был лишен долгое время. Конечно, он относился с осторожностью ко всему, что делал, чтобы не спровоцировать приступ, но с каждым днем внутренняя несокрушимость мужа делала сильнее и без того крепкое тело.

Темные волосы Павла Михайловича немного отросли, но это не портило мужа, а, скорее, придавало юношеской бесшабашности его зрелой, породистой внешности. Да и назвать старым этого мужчину я не могла, потому что смотрела на него не девичьими глазами, а глазами своей души.

У меня в горле стоял ком, а он терпеливо ждал, и за это я была ему благодарна. Пусть Головин и говорил, что поддержит меня в любой ситуации, но мне все равно было трудно подобрать слова. Я стыдилась того, что произошло с этой глупой девчонкой, стыдилась, что мне приходится говорить об этом с ним, стыдилась быть грязной в его глазах…

– Вы вправе думать обо мне плохо, но некоторых моментов моей жизни уже не изменить. Они уже прошли по моей судьбе черной полосой… и мне жаль, что эта полоса заденет и вас… Понимаете, я… я… о Господи, я не могу… - начала я, путаясь в словах, а потом собралась с духом и выдохнула: - Я жду ребенка.

В комнате воцарилась тишина, лишь капли дождя барабанили в окно все чаще, чаще и чаще…

Я резко отвернулась, испытывая такой стыд, что хотелось плакать. Ну почему это происходит со мной? Почему именно с этим мужчиной?

Когда руки мужа коснулись моих плеч, я даже вздрогнула от неожиданности, потому что не слышала его шагов.

– Посмотрите на меня, Елизавета, - попросил он ласковым голосом. – Лиза, я прошу вас.

Я медленно повернула голову и наши взгляды встретились. Мне даже стало больно от того, КАК он смотрел… Больно оттого, что иногда благородство другого человека задевает в душе какие-то особо чувствительные струны. Которые, казалось, давно потеряли свое истинное звучание.

– Это прекрасно. У нас будет ребенок, - услышала я его слова сквозь поток хаотичных мыслей. – Елизавета, вы слышите меня? У нас будет ребенок, и это чудесно.

– У нас? – я сжала кулаки, чтобы почувствовать боль от впивающихся в ладони ногтей. Мне она требовалась, чтобы держаться за реальность происходящего.

– Конечно. Мы ведь семья, и в этом нет ничего странного, - он пригладил мои волосы своей большой теплой рукой. – Не нужно плакать. И я прошу вас, больше никогда не говорите об этом как о чем-то, что не относится к нашему браку. Ничего нет и не было. Есть только то, что строим мы сами.

И как мне было не плакать? Я разрыдалась, подозревая, что этому способствовали еще и гормоны, терзающие мое юное тело, а потом прижалась к его груди.

Павел Михайлович что-то тихо говорил мне, гладил по голове, плечам, а я вдыхала пряный мужской аромат, исходящий от влажной рубахи и понимала, что никогда не смогу отпустить его.

Почему в некоторых людях присутствует благородство, а другие лишены его? Возможно, потому что это приобретается с молоком матери? Внутренняя пружина заставляет таких людей реагировать на жизненные ситуации именно таким образом.

Они держат слово, не отступают перед опасностью и готовы взять на себя ответственность за других, особенно за тех, кто слабее. А ведь если подумать, лучшие представители сильного пола гибли в сражениях, дуэлях для сохранения своего чистого имени и чести… И мне выпала честь встретить именно такого человека.

Я подняла голову, не в силах бороться со своим желанием и, встав на носочки, прикоснулась к его губам легким поцелуем.

Муж застыл, моментально превратившись в камень, а потом мягко отодвинул меня от себя.

– Елизавета Алексеевна, я не требую от вас благодарности. Вы мне ничем не обязаны.

– Но это не то… Совсем не то… - я попыталась объяснить ему, что это не благодарность, а мои искренние чувства, но Павел Михайлович посмотрел в окно и сказал:

– Дождь закончился. Пора заниматься делами. А вы, дорогая, постарайтесь не сильно утруждать себя. В вашем положении это вредно. И да, мне нужно посмотреть расчетные книги, чтобы понять, что требует вложений в первую очередь.

Он развернулся и быстрым шагом покинул гостиную, а я расстроено опустилась на софу. И как быть дальше? Как убедить его, что я действительно чувствую к нему не только благодарность?

Нужно было найти Таню, рассказать ей все и попросить совета. Мой «четырехглазик» всегда находила решение, несмотря на сложность ситуации. Я тоже была такой, но именно сейчас, испытывая растерянность и переживая душевную бурю, мой разум отказывался соображать трезво.

Подруга была в сарае, где женщины перебирали купленный для поздней посадки картофель. Она сидела на старом бочонке в съехавшей набок косынке и выглядела счастливой как никогда. Ей явно не надоедало заниматься хозяйственными делами.

Увидев меня, она нахмурилась, а потом, взяв под руку, вывела на улицу.

– Ты чего?! Плакала, что ли?!

– Пойдем-ка, - я повела ее в сад, где мы спрятались под раскидистой яблоней, и рассказала все, что произошло между мной и Головиным.

– Хороший все-таки мужик… - прищурив глаза, протянула Таня. – Нет, реально, Галь… Нужно с этим что-то делать… Может, тебе соблазнить его?

Несмотря на не очень веселую ситуацию, мне стало смешно и я прыснула, глядя на ее задумчивое лицо.

– Тань, где я и где соблазнение? Я уже забыла, что это такое!

– Так вспоминай! Ты же женщина! Причем молодая!

– Барышни! Елизавета Алексеевна! Софья Алексеевна! – раздался голос Захара. – Гости прибыли!

– У меня уже от этого словосочетания мандраж начинается, - проворчала Таня и выглянула из-за дерева. – Кто там?

– Петр Дмитриевич, собственной персоной! Лошадь в мыле, так скакали! – ответил Захар, разворачиваясь обратно. – Видать приключилось чего!

Мы помчались к дому и, выйдя с черного двора, увидели, что Петр разговаривает с Головиным. Увидев нас, он вежливо поздоровался, но я видела озабоченность на их лицах.

– Что случилось?

– Ничего страшного, не волнуйтесь, Елизавета Алексеевна, - ответил муж, но я чувствовала: что-то не так.

– Не скрывайте от меня ничего. Я имею право знать, - твердо сказала я. – Петр, что случилось?

Молодой человек молчал, но Павел Михайлович ответил за него:

– Потоцкая написала жалобу, что якобы я непочтительно, в оскорбительной форме отзывался о государыне и ставил под сомнение ее действия.

– Но это ведь неправда! – воскликнула я, чувствуя, что именно это может закончиться не очень хорошо. За слишком серьезные нити начала дергать ненавистная Дарья Николаевна.