Поместье Кларенс

Самой страшной травмой было внутреннее кровотечение, вызванное столкновением. Хирургическое вмешательство устранило кровоизлияние, но его органам требовалось время, чтобы полностью восстановиться. У него были сломаны нога, рука и три ребра, одно из которых пробило легкое.

Зейн двигался, но ему требовались костыли. И как только он вернется домой, ему, скорее всего, понадобится некоторая помощь. Будет ли Мира там, чтобы помочь? Отвезет ли она его домой и приготовит ли ему еду? Будет ли она выполнять его поручения и заедет в «Измену», чтобы забрать его ноутбук? Станет ли она стирать его белье и выносить мусор?

Элора должна была быть тем человеком, который будет сидеть у его постели последние десять дней.

Дело только в том, что он отпустил ее. У него была Мира.

И все потому, что Элора была трусихой. Она позволила своим страхам увести себя прочь. Она позволила извращенным интрижкам их родителей затуманить ее рассудок. Она убедила себя, что однажды станет своей матерью. И после того, как это случится, Зейн уйдет.

Она позволила двум секретам, изложенным в двух письмах, поглотить ее жизнь.

Их брат.

Она взглянула на Лукаса и слегка улыбнулась, когда он посмотрел на нее в ответ. Вместе они молча переживут этот ужин, и как только с десертом будет покончено, они удалятся в его комнату, чтобы поиграть в видеоигры или посмотреть фильм.

Он позвонил ей сегодня утром, чтобы спросить, не останется ли она у него на ночь. Ее тетя, дядя и кузина остановились в гостевом крыле, как и каждый День благодарения. Не оставляй меня наедине с ними. Отчаяние в его голосе заставило ее принять решение, и она появилась за час до ужина с дорожной сумкой.

— Элора, как «Астон»? — спросила ее тетя.

— Хорошо.

— Ты все еще планируешь окончить колледж этой весной?

— Да.

— Но у нее нет парня, — сказала ее кузина с легкой ухмылкой.

— Нет.

— Ты можешь дать что-нибудь, кроме односложных ответов? — зарычал ее дядя.

Хрен.

Этот односложный ответ она оставила при себе.

Почему она сидела здесь? Она ненавидела этот стол. В этой семье она ненавидела всех, кроме папы и Лукаса. Она ненавидела индейку. От нее у нее болел живот, и так было с тех пор, как она была девочкой, но ее мать ни разу не просила шеф-повара приготовить что-нибудь другое.

Элоре надоело быть трусихой. Она потеряла Зейна из-за своих страхов. Она потеряла Зейна, потому что пряталась за пустым выражением лица и скрытыми чувствами.

Никогда больше.

Она больше не будет трусихой.

Элора оттолкнулась от стола и встала, ожидая, когда все взгляды будут направлены в ее сторону, чтобы заговорить.

— Вы ядовитые. За исключением папы и Лукаса, вы все просто яд. Извините меня, но я предпочла бы провести свое время в одиночестве, а не с вами. Счастливого, блять, Дня благодарения.

Вздохи последовали за ней, когда она покидала столовую.

С учащенным пульсом она направилась в комнату для гостей — ее детскую спальню, которую мать переделала через неделю после того, как Элора переехала в Поместье Кларенсов. Боже, это было так приятно. Конечно, потом она выслушает нотации от своей матери, но Элора не могла найти в себе сил беспокоиться. Больше нет. Поэтому с улыбкой, играющей на ее губах, она плюхнулась на край кровати.

Пять ударов сердца — столько времени прошло, прежде чем дверь приоткрылась, и папа просунул голову внутрь.

— Не бросай в меня ничем.

Ее улыбка стала шире.

— Ты в безопасности.

Он вошел в комнату, занял место рядом с ней и обнял ее за плечи.

— Привет.

— Привет. — Она положила голову ему на плечо. — Прости.

Она извинялась не за то, что сказала. Она извинялась, потому что на него ляжет основная тяжесть маминого неодобрения.

— Не стоит. — Он крепче прижал ее к себе.

— Спасибо тебе за цветы. — Вчера он прислал ей свежий букет. Красивые персиковые и оранжевые розы в сочетании с зеленью и золотистой краспедией. Ваза напомнила ей фейерверк, взрыв красок.

— Не за что. — Он крепче прижал ее к себе.

В течение нескольких месяцев она отдалялась от своего отца. Все это время он давал ей пространство. Но цветы и записки с надписью: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ», написанные заглавными буквами, никогда не прекращались.

— Готова, наконец, рассказать мне, что тебя беспокоит, кнопка?

— Нет, — призналась она. — Но скоро.

Скоро она расскажет ему о Лукасе. Скоро она расскажет ему о себе. Скоро она уничтожит его мир. Но не сегодня. Ещё нет. Потому что она не хотела лишаться его объятий.

Она не была готова потерять своего отца.

Слезы защипали ей глаза. Месяцами она боролась с этими секретами, и все же каждый раз, когда она думала о том, чтобы сказать правду, она убеждала себя подождать. Пока нет.

Возможно никогда?

— Я люблю тебя, папа.

— Оу. Давненько я этого не слышал. — Он наклонился, чтобы поцеловать ее в макушку. — Я тоже тебя люблю.

Элора говорила это недостаточно часто.

Кровь — это просто кровь.

Слова Зейна всплыли у нее в голове, и вместе с ними что-то щелкнуло, чего раньше не было. Все это время она хотела, чтобы он был ее папой. Так им он и был.

Лоуренс Мальдонадо был ее папой.

Он был тем мужчиной, который научил ее ездить на велосипеде. Мужчиной, который в детстве читал ей сказки на ночь. Мужчиной, который позволил Элоре поплакать у себя на плече, когда Джон Титан назвал ее шлюхой на баскетбольном матче старшей школы «Астона».

Он был ее папой.

И она собиралась бороться, чтобы удержать его.

Даже после того, как она расскажет ему о маминых похождениях, она не отпустит его. Она потеряла Зейна, потому что не боролась. Она была слишком занята, стоя в крепости, построенной на иррациональных, незрелых страхах.

Элора больше не совершит такой ошибки.

Напряжение и стресс, накопившиеся за несколько месяцев, освободили ее грудь, и когда она вдохнула, ее легкие впервые за несколько недель были полны. Она прижалась к нему, закрыв глаза и сделав еще один вдох.

Черт, как же приятно было дышать.

Папа не задавал вопросов. Он не вступал в разговор. Он просто обнимал ее, с каждым мгновением доказывая, что знает, в чем она нуждается. Потому что он был ее папой.

— Можно мне войти? — спросил Лукас приглушенным голосом из-за закрытой двери.