Понять. Поверить. Простить

Они оба понимали, что этот разговор одинаково важен и сложен для обоих, и поэтому долго обдумывали, с чего начать.

— Знаешь, — начал первым Стас, — мне все не дает покоя вопрос: что же все-таки случилось тогда, когда мы увиделись во дворце спорта, почему ты убежала?

Эля медлила с ответом, виновато опустив голову.

— Я испугалась. Сама до сих пор не понимаю, почему. — Она тяжело вздохнула. — Не знала, как быть, что говорить, как ты все воспримешь… Я ведь в то время думала, что ты сам уехал…

— Бросил тебя? — озвучил Стас невысказанное Элей.

— Да, — виновато прошептала она. — Я ведь ничего не знала. Впервые услышала, как все было, от твоего отца. А тогда… Я когда тебя увидела, все разом нахлынуло: любовь, боль, обида, одиночество. Не смогла я просто в тот день посмотреть в твои глаза… Прости меня за это…

Стас заметил, как Эля украдкой вытирает ладонью слезы, и прижал ее к себе.

— Не плачь, родная.

Он нежно укачивал ее в своих объятиях, аккуратно растирая ее подрагивающие плечи.

— Я так виновата, — еле слышно прошептали ее губы на выдохе, однако Стас все услышал.

— Не говори так, — мягко произнес он, — я тебя ни в чем не виню. Просто пытаюсь понять, что же с нами происходило, что же привело к таким событиям. Хотя в какой-то степени твои страхи только все усложнили.

Они сидели некоторое время в молчании: Стас задумчиво прислонившись подбородком к Элиной макушке и устремив печальный взгляд на огонь в камине, а Эля уткнувшись лицом в его плечо и закрыв глаза, чтобы ненароком не расплакаться.

— Почему ты не рассказала мне все тогда, когда узнала, что Настя моя сестра?

Не поворачивая лица, все так же пряча его в плечо любимого, Эля ответила:

— Боялась, что ты не поймешь. Ты столько боли перенес из-за моей семьи… Меня… Что я просто боялась, что ты меня отвергнешь или захочешь отомстить, забрав Анюту.

— Глупенькая ты моя, — Эля сначала почувствовала тяжкое дыхание у своего виска, а затем горячие губы Стаса легко поцеловали ее в затылок, — я же не какой-нибудь зверь, чтобы мстить, не разобравшись во всем. Чтобы судить, нужно всегда выслушать обе стороны — так у вас, юристов, ведь говорят? Ты боялась, только видишь, к чему это все привело… — Стас на минуту задумался, а потом продолжил. — Все же именно в этой ситуации у меня больше вопросов к родителям и Насте: почему ОНИ молчали?

— Это я их попросила не говорить тебе, все тянула сама с решением встретиться с тобой…

Стас покачал отрицательно головой.

— Нет, Эль, они все видели со стороны, все знали… Отец, по крайней мере, точно… И ничего не сказали. Ну да Бог им теперь судья, что толку сейчас устраивать им взбучку — все равно прошлого не исправишь.

— Мне жаль, что из-за меня ты теперь обижаешься на свою семью…

— Эль, ты тут ни при чем, — тут же прервал ее Стас. — Они все взрослые люди и отдавали себе отчет, к чему могло привести это молчание. Тем более, что они прекрасно знают мой характер, знают, что я терпеть не могу, когда от меня что-то скрывают… Ладно, не хочу больше обращаться к этой теме. Ты мне лучше расскажи, где ты пропадала все эти полгода? Я думал, что с ума сойду, не зная, где ты и все ли у тебя хорошо. Ты знаешь, а я ведь даже бросился за тобой в тот городок в Нижегородской области, но опоздал… Не застал уже…

— Я прочитала это в твоем письме. Как ты смог найти меня?

— Когда ты позвонила своему отцу, он сумел выследить твое место нахождения и позвонил мне. Я не стал ждать и сразу же поехал. Господи, — Стас устало потер переносицу, запрокинув голову назад, — я до сих пор помню, как тревожно мне тогда было: пытался постоянно дозвониться по номеру, с которого ты звонила, но в ответ тишина. А когда приехал, то тебя уже не было — ты уехала на каких-то пару часов раньше…

Эля почувствовала, как ее сначала бросило в жар, а затем сразу же в холод: ее чувства не обманули — в тот вечер это был Стас, это он пытался дозвониться до нее. И если бы не ее нерешительность, то она ответила бы на тот звонок. А Стас… Забыв про свою обиду, гордость — он просто поехал к ней. Господи, какая же она дура! Вот так просто решить все сгоряча, не думая ни о ком, а только о себе. Она в который раз все испортила своими порывистыми решениями, глупым поспешным бегством. Эля сдавленно простонала и закрыла лицо руками. Ей нужно научиться уже, в конце концов, не сбегать от трудностей, а смело смотреть им в глаза.

— Ведь я же чувствовала, что это ты звонил, — прошептала она. — Но долго сомневалась… И не успела ответить. Я не думала, что ты вот так все бросишь и поедешь ко мне…

— И все-таки, куда же ты уехала так надолго? — Эля почувствовала, как Стас успокаивающим жестом погладил ее плечи и руки.

— После разговора с матерью я поехала в студию танца. Наша руководительница предложила мне помочь ей в организации открытия ее студии танцев в Рязани, так как сама она не могла уехать туда из-за больной матери. Собственно, все это время я была там — оставалась до тех пор, пока дочь руководительницы не сменила меня.

— А в Нижегородской области что ты делала?

— Сначала я поехала туда, чтобы сопровождать девочек на конкурсе танцев. Задержалась на неделю, чтобы в одной школе преподать мастер-класс, а после уже уехала в Рязань.

— Эль, ну а почему ты за эти полгода не давала о себе знать? Ведь ты же должна была понимать, как все о тебе переживают…

— Сначала просто хотелось побыть одной… А потом снова страх — перед тобой, папой, бабушкой: что я им скажу? И с каждым днем становилось все боязнее.

— Ответь мне только на один вопрос: почему ты мне позвонила тридцатого?

— Очень тебя не хватало, — просто без затей ответила Эля. — Так соскучилась, что не было сил — захотелось хотя бы услышать твой голос.

— А сама почему молчала? Я ведь чувствовал, что это ты. Снова испугалась?

— В этот раз нет, просто в этот день у меня из-за больного горла голос пропал. Знаешь, — задумчиво произнесла Эля, — я ведь после этого звонка только прочитала все твои письма. Во мне словно что-то щелкнуло — не могу я больше без тебя. И я, послав все подальше, вернулась.

— Трусишка ты моя, — вздохнул Стас, — ну что же мне с тобой такой вот делать?

— Не знаю, — пожала плечами Эля и развернулась в его объятиях, чтобы прямо смотреть в его глаза. — Что хочешь делай… Только не оставляй меня больше одну, умоляю тебя.

— Никогда больше не оставлю, родная моя, — Стас притянул к себе ее голову и, зарывшись пальцами в густые темно-каштановые волосы, стал покрывать Элино лицо поцелуями.

Жаркие, нежные, исцеляющие, прощающие, — эти поцелуи стали для обоих обещанием новой жизни, нового счастья.

Стас все никак не мог насытиться теплыми нежными поцелуями Эли. От его уже колючей щетины ее губы припухли, но все же не спешил покидать их уютный приют. Стас любил наблюдать, как от страсти глаза Эли заволакивало пеленой наслаждения, а ее тело словно магнитом тянулось к его рукам и губам.

Да разве может он ее обвинять в чем-то? Она ведь была еще совсем девочка, когда оказалась одна, без поддержки семьи, ими же и оклеветанная — ей и двадцати-то тогда не было. Она столько лет жила в страхе за себя и дочь, за их благополучие — так есть ли у него право винить Элю за то, что она поддалась ему еще раз.