Попаданка под соусом
Шрифт:
Пока нянчиться приходилось с Ниной и еще двумя десятками мужчин и женщин: кто-то недоумевающе смотрел по сторонам, кто-то плакал, забившись на сиденье диссфора, а кого-то уже закинули в транспорт без сознания и в крови. Гвардейцы не особо церемонились, особенно когда жертва возмущалась. Даже у меня на запястье остались следы, тащили за руку. А получить дубинкой по голове — и вовсе проще простого. Поэтому я и одергивала Нину, чтобы шла, под ноги смотрела и лишних звуков не издавала. Авось и пронесет.
Диссфор подъехал к Министерству наказаний через долгие часы. Все это время к нам запихивали еще бедняг, не только мигрантов, но и местных. Под горячую руку попадали все подряд: и дедуля-мигрант, который в Еронии уже лет сорок благополучно
Хотя сесть в диссфоре тоже было сложно. Почти все сиденья во второй половине салона были спилены, чтобы разместилось больше людей. Потом перестало хватать места на полу, и пришлось вставать и стоять, прижавшись к стенам и соседям по несчастью. Поэтому из диссфора, когда он остановился, не выходили, а вываливались на дрожащих ногах, кто-то даже упал.
Я выскочила в последнем эшелоне, ко мне тут же прибилась Нина. Она в начале еще порывалась спросить «а что будет», «а как откупиться или бежать», на что ответ у всех был один — возможные варианты побега могли применяться до того, как нас запихнули в диссфор, на «потом» рассчитывать было нечего. Разве что мы могли бы наскрести столько денег, чтобы выкупить свои жизни и здоровье у суда через специального человека. Только суммы были заоблачные, совсем не подъемные ни для кого. Гвардейцы брали взятку меньшую, но этих еще попробуй уговори!
— Еще неделю назад они у меня булочки брали, ну и что, что порой приходилось даром отдавать. Зато защита… — утирала глаза бонна лет сорока. — А у меня два месяца всего осталось до конца срока. А дома дочка с матерью… Я ж на заработки поехала…
— Здесь многие просто на заработки, — прохрипел мужчина слева от меня. Он и в диссфоре стоял шатко, его подпирали другие люди, а теперь и вовсе чуть ли не падал. Я надеялась, что у него не перелом, вот только пятна крови на штанине в области колена пугали.
— А у меня жених, он меня точно вытащит, я ничего не сделала незаконного, — сжимала кулачки и повторяла это снова и снова девушка моего возраста. — У нас магазинчик с мылом, пеной для ванны и другой косметикой. Я налоги плачу и за магазин, и как мигрантка…
— Нужна ты ему, своему жениху!.. — кто-то зло рассмеялся, но я не увидела кто. Нашу группу затолкали в обширный двор, где таких бедняг как мы было еще с треть. Только нас еще можно было назвать «свежими».
— Может, придется ночевать, — рассудительно заметил кто-то из мужчин. Я сначала не поняла, к чему это он, а потом поднялась на цыпочки и постаралась рассмотреть двор внимательнее. Он явно прилегал к зданию тюрьмы, где я уже успела побывать в прошлый раз, вон и окошки были видны характерные. Вокруг стены гладкие и решетки, две широкие двери и какая-то одежда на земле у самой стены, как если бы там уже спали люди. А ночью было не особо тепло, так что беднягам пришлось бы прижиматься друг к другу, чтобы не замерзнуть.
— Лиль, так что делать, Лиль? — потянула меня за рукав Нина, я обернулась на нее с некоторым раздражением. Как будто мне известно, что делать? Но ответил за меня седой мужчина с ссадиной на лице:
— Ждать, милая, просто ждать. И не давать друг друга в обиду, не позволять им нас разлучить…
В толпе раздались согласные вопли, что, мол, поодиночке проще людей к дракону сплавлять, а вцепившись друг в друга нам всем будет проще выстоять, защититься от гвардейцев. Правда, чуть менее громко, но слышно было и другое мнение:
— А чего это меня дракону отдавать будут? Я налоги плачу, ни в каких делишках не замешана, делом,
словом или взглядом на власть не покушалась, — возмущалась дамочка, а собравшиеся вокруг нее кивали, полностью поддерживая.— Да-да, не сопротивлялись и не возражали мы, — махал сломанной тростью пожилой боно. — А то, что я дорогу заступил и меня пихнули, так это мой просчет, штраф выплачу в полном объеме!
— Налоги мы платим, значит, все будет хорошо, — эта фраза звучала все громче. Пока кто-то из лагеря оппонентов не заорал:
— А если двойные налоги платить будете, то тоже все отлично? Не есть, не жить, не лечиться, только налоги платить. А что если эти самые налоги тройными станут, а денег нет? А если есть нечего?!
— Я бы домой вернулась, меня мама ждет, — заплакали в толпе, и эти рыдания подхватили много кто. То тут, то там слышались всхлипы, не только женские, домой хотелось многим. И мне тоже хотелось.
Иногда представлялось, как я попрощаюсь с Федро, Ассией и их гостеприимным домом, заберу свои шмотки, сверток с монетами и счастливо вернусь в родной мир. Сдам часть монет в ближайшем ломбарде, куплю себе самый большой латте с огромной пенкой и ореховым сиропом и маффин к нему, сяду так, чтобы было видно прохожих, и буду наблюдать за людьми. Хотя, скорее всего, деньги мои бы конфисковали на «таможне»… Но дома-то такого беспредела нет! Дома-то никто не хватал людей на улицах просто ради галочки в личном деле! Не ограничивал свободу, не вынуждал жить впроголодь, потому что налоги, очень даже грабительские, шли в никуда, точнее, министерским в карман — на приемы, шикарные диссфоры, на любовниц и особняки…
Хотя что мне до тех особняков, я слишком слабый человек, чтобы противостоять системе. Но и не настолько комформист, чтобы не искать пути отступления, дыру, за которой нормальная жизнь.
— Пойдем, надо найти место, — потянула я за руку Нину: она хлопала глазами и стояла между двух огней, а перекрикивание могло закончиться столкновением стенка на стенку. К тому же народ прибывал, и в небольшой дворик запихнули еще один диссфор задержанных. Я внутренне содрогнулась, потому что пространства пока еще хватало, чтобы все могли сесть или даже лечь на земле. Но еще диссфор или два — и мы друг у друга на головах будем стоять, чтобы каждому было место. Впрочем, было понятно, на что рассчитывали власть имущие, когда запихивали всех этих людей сюда. Банально погасить возмущение в тюрьме проще, чем на улицах города. К тому же после тяжелого дня и при все возрастающих трудностях в виде отсутствия сколько-то понятной перспективы люди становились более мягкими, более сговорчивыми, достаточно было предложить тему.
Устроились мы не так чтобы и близко у входа в основное здание — так, чтобы видеть ворота, но не быть заметными. Я вытянула ноги, размяла плечи, как могла, и неожиданно для себя почувствовала голод — организм мой решил, что пора отдохнуть после изматывающего дня. Мало ли, что ночью может приключиться!
— А я ж говорю: работала я на этом заводике, привозят там фермеры всякую лабуду, а ты ее моешь, разделываешь и фасуешь. Ничего сложного, только скучно. И денег не особо, ну я и… прихватила на раздаче яйца. Раз, другой, так набралось с полтинник, я их и продала на рынке. Потом опять и опять…
Я покосилась вправо, дождалась, пока мои соседи рядом улягутся, открывая мне говорящих, и с удивлением опознала Люсю — мою странную знакомую по предыдущему посещению тюрьмы. Она снова была одета в потрепанное платье и громким голосом рассказывала о своей тяжелой жизни: и как мало платят, и что сверхурочные, и что труд очень тяжелый для детей.
Хотя какие у нее дети?
— Но на самом деле, — Люся понизила голос, хотя это ей не помогло, слышали, казалось, не только я и Нина, а и народ вокруг. — Я здесь уже не первый раз, знаю, как пробраться наружу… Только никому, а то все узнают. Просто входишь с этой стороны — и ты уже в другом мире, на той стороне, удобно же. Красотища!