Попаданка ректора-архивампира в Академии драконов

– Зачем вам Академия? – подчёркнуто любезный голос Санаду заставляет девчонок сжаться. – Вы же правила нарушаете, значит, не особо хотите там учиться.

– Мы больше не будем! – хором обещают некромантки.

– А если не отожмётесь, – басит Дарион, – он вас отчислит!

И ведь отжимаются! Нет бы за похвалу, чтобы меня поддержать, а они…

***

Натянутый кусок кожи под моими пальцами очень плотный и горячий.

– С-с-санаду, – рычит перламутровый дракон, – я те-е-ебе до-олже-ен, но-о хор-рош из-здеваться! Сни-и-ими её!

Это он обо мне, потому что я, держась за перепонку, вишу на распахнутом крыле. Проверяю прочность.

Санаду, придерживая меня за бёдра, страхует от падения.

Мы во дворе большого дома. В окнах белеют удивлённые человеческие лица.

– Дар-р-рион, хоть ты-ы и-им скажи! – ворчит дракон.

Настоящий. Огромный. С трёхэтажный дом дракон. И чешую его камнем не пробить, я уже проверила.

– Мда, – я пружинисто покачиваюсь на крыле. – Это с ящерицами не соотносится. Возможность летать наверняка сказывается на психике, поэтому за основу нужно брать кого-то крылатого… – Задумываюсь, но перепончатые крылья вызывают у меня одну ассоциацию. – Летучая мышь!

Санаду отзывается звонким смехом и стягивает меня вниз, к себе в объятия. А Дарион бубнит что-то нелестное о земных учёных и о том, что драконы прекрасны, нельзя их сравнивать с мелкими мохнатыми недоразумениями.

***

Снова таверна. Та санадовская или нет – не понимаю. Моя голова лежит на плече Санаду, и он, приобнимая, удерживает меня в этом положении. Веки тяжеленные, норовят закрыться, слипнуться. И мир качается вместе со мной, Санаду, лавкой, уставленным бутылками и тарелками столом. У Санаду в руках бокал с молочно-белой густой жидкостью.

– Да не переживай ты, – он наклоняет бокал к смутному силуэту Дариона напротив. – Невесты уходят, мы остаёмся…

Я прикрываю глаза. Голоса сливаются в неразличимый гул.

Исчезают в чёрном сумраке.

И снова появляются, нарастают, вынуждая прислушаться, понять, приоткрыть глаза.

– …какие же неотложные дела не позволяют тебе вернуться в кантоны? – напротив нас вместо Дариона сидит то ли парень, то ли молодой мужчина с длинными чёрными волосами. Бледность его лица намекает на принадлежность к вампирам.

– Вот, студентку пить учу, – Санаду поглаживает меня по плечу. – Или не пить. Это смотря с какой стороны посмотреть.

– Появилась информация о Неспящих, ты не можешь это игнорировать.

– Могу и игнорирую! – Санаду резко подхватывает со стола кубок, а скользящие по моему плечу пальцы напрягаются.

У его собеседника раздуваются ноздри:

– Ты не можешь пропустить собрание по этому вопросу. Не имеешь морального права!

– Не тебе говорить мне о моральном праве, Танарэс. Вы сами-то теперь многим Неспящим фору дадите по числу звёздочек на борту.

Последняя фраза сбивает собиравшегося заговорить Танарэса с толку, и он, нахмурившись, раздражённо интересуется:

– О чём ты? Какие звёздочки на каком борту?!

– Это пометка сбитых, – мой язык неожиданно хорошо откликается на желание пояснить. – На борту самолётов после каждой сбитой машины противника рисовали звёздочку. Можно сказать, соревновались, кто больше врагов убил.

На лице Танарэса напрягаются желваки, голос угрожающе понижается:

– Санаду, ты не вправе нас этим попрекать. Ты, может, и жив только благодаря…

Санаду отчаянно машет кубком:

– Нет-нет, давай ты сначала хотя бы до ста лет дорасти, а потом будешь читать мне нотации о том, что я должен и на что право имею. А сейчас уходи, пока мы не поссорились.

Резко поднявшийся Танарэс наклоняется через стол, поднося своё красивое, чётко очерченное лицо слишком близко к лицу презрительно изогнувшего губы Санаду. Длинные чёрные волосы падают в тарелки, пачкаются о жир мяса и соусы.

– Мне нужна голова Мары, – тихо произносит Танарэс. – Любой ценой. Помни об этом.

Он отступает стремительно, почти смазываясь в тень и не давая Санаду ответить.

Цокнув языком, Санаду недовольно осматривает согнувшийся в его пальцах кубок, а я – его удивительно сильные пальцы:

– Кто такая Мара?

Плечи Санаду каменеют на миг, но с выдохом он расслабляется и хмыкает:

– Да так… его персональный враг.

Повреждение кубка не останавливает Санаду: он хватает белую бутылку и опрокидывает её над ним, позволяя густой молочного цвета жидкости изливаться в покорёженную полость. Сладко-пряный аромат перебивает запахи мяса и алкоголя.

– А это можно пить людям? – тыкаю пальцем в струю и с удивлением ощущаю её тепло, почти жар.

– Можно, – вздыхает Санаду.

Я тяну испачканный палец в рот, слизываю сладко-пряные молочные капли. Искоса наблюдающий за мной Санаду вздыхает и перехватывает мою руку, вытирает палец салфеткой:

– А вот так не делай, – указательным пальцем он медленно стирает с моей губы капельки сладости и почти шепчет. – Особенно когда остальные вернуться.

– М-м? – не понимаю я и облизываю губы, задевая языком его палец.

Вместо ответа Санаду протягивает мне кубок, и я, уже зная восхитительный вкус напитка, с радостью делаю глоток…

***

Сложивший руки на груди Санаду с насмешкой наблюдает за моими попытками столкнуть его в канаву. Он словно каменный столб. Вкопанный метра на три в землю.

– Ну же! – пыхчу я. – Вы говорили, что я уроню вас в канаву! Надо исполнить!

Не помню, почему во мне так крепка эта уверенность, но в канаву его спихнуть я должна .

Санаду лишь посмеивается:

– Так это было о варианте, в котором вы меня обратно ведёте, а не наоборот.

Отступив на несколько шагов, я с разбега врезаюсь в Санаду, но он настолько несдвигаем, что мои туфли проскальзывают по траве, и я начинаю падать. Не успеваю сообразить, а Санаду уже подхватывает меня и прижимает к себе, не давая клюкнуться носом в землю.

– Клеопатра, вы неподражаемы, – выдыхает он мне в ухо, касаясь его губами, я хочу сказать ещё что-то о канаве, но проваливаюсь во тьму.

***