Попаданка в семье драконов 2
Шрифт:
Перехватив чемоданы в одну руку, Элоранарр протягивает их мне, я же тяну ему перья, стараясь не щуриться от их сияния. Мы перехватываем свои вещи почти одновременно. Элоранарр прижимает перья к груди:
— Спешу откланяться, пока цел хвост.
Вокруг него вспыхивает магия, но не может сформироваться в огненно золотой смерч — наложенные на перья заклинания блокируют первую попытку телепортации. Лицо Элоранарра вытягивается.
— Прости. — Арен оказывается за его спиной и обхватывает за плечи.
Я швыряю на запястья Элоранарра магические оковы со своим именем — такие родовой меткой просто не
— Элор, правда прости, — Арен удобнее его перехватывает. — Но ты забыл важный момент: мы с Лерой чувствуем друг друга, очень хорошо чувствуем, у меня было ощущение, будто ты и у меня сокровища утащил. А еще Лера иногда такая злопамятная, так что будет лучше, если ты сейчас просто смиришься со своей участью.
Глава 33
Я сбрасываю со своего платья иллюзорные чары, и оно преображается из простого в расшитое золотом бархатное. Одежда Арена тоже превращается в праздничную. Теперь наложенное на перья заклятие окончательно развеивается, и на этот раз мы телепортируемся заклинанием Арена — прямо в ложу оперного театра.
В зале сумрачно, тихо, шторы как раз открываются. Арен бережно усаживает Элоранарра в кресло, устраивает так, чтобы этому опероненавистнику была видна сцена.
— Прости, — снова повторяет Арен. — Это новая опера, надеюсь, она тебе понравится.
Элоранарр может лишь в ужасе таращить глаза.
Я устраиваю чемоданы с сокровищами на стульях, открываю — все на месте. Бережно укладываю перышки Элоранарра рядом со своими разложенными в кожаные ячейки кристаллами.
Опера начинается мощной женской арией, и хотя я могу оценить этот вид искусства по достоинству, сейчас все внимание сосредотачивается на кристаллах и платочках, на платочках и кристаллах... моя прелесть, больше их никто не украдет!
Паралич спадает с Элоранарра под конец представления. Он, наклонившись через Арена, хватает из чемодана перья.
— Лучше бы вы мне хвост сломали, честное слово! — вот и вся «похвала», которой удостаиваются несомненно талантливые певцы.
Золотые монеты так приятно потирают живот, подушечки лап и подбородок — истинную правду сказали коллекционеры об их удивительной удобности. Так и тянет растопырить лапы и поерзать по золотой подстилке, заурчать от удовольствия, только лежу неподвижно, чтобы не разбудить Арена, в темноте сокровищницы подпирающего меня теплым чешуйчатым боком. Пусть он и сказал, что Элоранарр не посмеет сюда влезть, но драконья сущность требует сторожить свое.
Выдохнув легкие искорки огня, кристаллы на стеллажах отзываются мягким блеском. В красноватом дрожащем свете оглядываю полки с разложенными на них сокровищами.
Не спится. Мысли всякие кружатся. И не только об Элоранарре... Месть получилась знатная, я еще хотела, чтобы еще недельку его каждое утро оперной арией будили, но Арен сказал, что это технически неосуществимо, пришлось смириться с тем, что оперой Элоранарр «наслаждался» всего три часа.
Искры угасают, я закрываю глаза и снова пытаюсь уснуть, но в мыслях прочно засел папа:
с ним я веду нескончаемый спор о том, имею ли право жить по-своему или все же обязана жить так, как ему комфортно и удобно. Иногда в полудреме разговор этот приобретает гротескные формы, папа или я говорим сущие глупости, ссоримся, и этот страх разругаться в пух и прах выталкивает меня из полудремы, мешая уснуть окончательно.Где-то в череде этих бесконечных мыслей о скором разговоре с папой пробегает, а потом и разрастается, занимая все больше места, мысль, что он изумительно похож на Вальдемира. Росли порознь и матери разные, а характерами так похожи! И дедуля говорил, что в молодости был не самым лучшим семьянином. Может, таким же? Может, они к его возрасту смягчаться? Только не хочется столько ждать. Я, конечно, могу, но предпочла бы сейчас с семьей дружно жить.
Невольно вспоминается и остальное семейство Флосов. Они ведь похожи на мою семью. Возможно, братья Элиды вырастут такими же ехидными баловнями, как Костя. Может, они бы тоже изводили Элиду шутками, если бы были старше, или стали бы потом, останься она дома...
Думать об этом сейчас, в преддверии свадьбы, праздника и окончательного формирования собственной
ячейки общества, не хочется, но сон не идет, потому что мысли крутятся и крутятся, перекатываются одна в другую, объединяются, расползаются, переплетаются... складываются в одну идею.
Пришедшая ночью идея к утру укрепляется, я утыкаюсь Арену в шею, урчу, потираюсь о него:
— Арен, я хочу попросить тебя об одолжении.
— Да-а, — Арен горячим дыханием проходится по моему загривку.
— Понимаешь ли, мы победили Безымянный ужас, у нас намечается мирное соглашение с демонами, культа Бездны больше нет... В связи с этим, раз уж у нас свадьба, могли бы мы... позволить Элиде встретиться с семьей?
В груди Арена клокочет рык, и громогласное «Нет!» эхом отдается под сводами сокровищницы.
Я почти не надеялась, что Арен согласится сразу, но я же, как он сам упоминал, упрямая. Урчу, покусываю его шею, мысленно нашептываю ласковые слова...
«Ее наказали за дело, суд был честным», — напоминает Арен.
«Ар-рен, ты сам говорил, что их должны были наказать не так строго, как приговорили, желая выслужиться перед тобой, — напоминаю я, разминая лапами его спину, — и если бы все было, как должно, и ты бы попросил за них словом дракона, им бы не изменили судьбу, они остались бы собой, могли бы общаться с семьей...»
— Лер-ра, — сопит Арен под моими когтистыми лапами. — Я до сих пор их покусать готов за то, что они сделали!
— Ар-рен, — склоняюсь к его голове, выискивая ухо, томно нашептываю, — считай, что я прошу за них правом дракона, ур-р-р...
Не помогло.
Я прошу за завтраком. И после него. И когда Арен собирается идти по делам. А оставшись тренировать Пронзающего с Рассекающей, продолжаю с ним мысленный диалог, обкатываю аргументы.
На обеде, в разгар увещеваний о том, что я прошу не полностью возвратить Элиде свободу, а лишь смягчить наказание ровно настолько, чтобы она могла хотя бы с семьей общаться, Арен вскидывает руки, в одной из которых вилка, а в другой нож, и вздыхает:
— Хорошо. Сдаюсь. Но полного прощения не будет.