Попаданка. Колхоз - дело добровольное
Шрифт:
Морковь, тыквы, по паре кустиков арбузов и дынь, свекла красная и кормовая, подсолнухи, редька черная, понемногу фасоли и гороха, баклажаны, перцы— все отлично чувствовали себя на земле нового мира. И хотя я понимала, что не скоро их будет столько много, чтобы хватило всем, но… это же только пока. Когда-нибудь они станут здесь в Гвенаре такими же привычными, как и в моем мире.
А завтра я поеду в город. И это очень интересно, ведь кроме дворца его величества. где я была перепугана до полусмерти и ничего толком не запомнила, да этого вдовьего поселения, я нигде больше не была толком.
И
В город мы отправились рано утром. Поехали господином Гририхом, ему нужно было по каким-то комендантским делам.
Я, конечно, волновалась, все же впервые в город местный еду. Ну, я там уже с его светлостью была, но это же не считается. Я тогда, вообще, ничего не соображала. Дома разглядывала, удивлялась схожести с нашими средневековыми городками. А на то что на самом деле важно, на людей, на быт, даже не посмотрела.
Салина и Рыска тоже волновались. Это было немного странно, однако я списала их волнение на то, что давно они в городе не были… ну, не по работе, а так, отдохнуть. Но вот, когда увидела явную тревогу в глазах господина Гририха, растерялась. А ему-то чего бояться? Неужели у нашего колхоза какие-то проблемы? Ну, вдруг мы что-то нарушили нечаянно… или дорогу местному олигарху перешли…
От таких мыслей и мне стало тревожно.
— Салина, — шепотом спросила я у подруги, — что случилось? Что вы все так волнуетесь?
— Как что? — ответила она, — мы же впервые в город едем не во вдовьих платьях. Вот и переживаем, как другие к этом отнесутся.
Теперь мне стало понятно. Конечно они нервничают. Мы же сейчас против устоев идем. И как я сразу не догадалась. А если люди не примут наши сарафаны? А если кривиться начнут? А то и камнями забросают? Средние века же! Кошмар меня подери, как же страшно!
Теперь и я волновалась тоже. Вот кто меня за язык тянул, а? Как там говорят, любопытство сгубило кошку? Вот примерно так я себя сейчас чувствовала. Сидела бы молча, наслаждалась бы солнцем, погодой, предстоящей прогулкой по ярмарке… так ведь нет… и зачем мне надо было все знать? Вот уж точно, меньше знаешь — крепче спишь.
Чем ближе мы были к городу, тем больше нервничали. И когда на воротах нас остановил стражник… вот почему я, вообще, никаких ворот не помню? Они, конечно, не каменные и скорее даже чисто символические, но есть же…
Салина с Рыской побледнели так, что почти слились цветом лица с белоснежными рубашками. А господин Гририх выпрямился, будто бы он на плацу перед командиром стоит, а не в телеге сидит, и сжал губы в ниточку. Я же, вообще, с трудом дышала. Если сейчас в нас кинут тухлый помидор или, вернее, тухлое яйцо, помидоров же здесь нет, то я прямо здесь и сейчас умру. Лучше смерть, чем снова в треклятое платье-мешок влезать.
— Здравствуйте, колхозники, — добродушно поздоровался с нами стражник. И хохотнул, — вы, господин Гририх, опять свою армию на ярмарку привезли? Что-то маловато в этот раз. А остальные-то где?
— Остальные работают, — ответил господин Гририх, — а это наши передовики.
— Кто? — удивился стражник. Ну, да… не было у
него опыта общения с одной попаданкой, которая нагло и бессовестно засоряет местный язык попаданскими словечками, услышанными от бабушки.— Передовик, — самодовольно улыбнулся господин Гририх, еще бы… так блеснуть своими знаниями, — это колхозница, которая за последнюю неделю больше всех работала и была впереди всех всех по результатам этой работы.
— Работящие, значит, вдовушки у вас, господин Гририх, — протянул стражник и взглянул на нас совсем другими глазами, — это хорошо… достойно… слышали мы от купцов-то, что у вас вчера приключилось…
Он отошел, пропуская нас в город, а я так напряженно ждала его вердикта по поводу сарафана, что даже не заметила, как расслабился господин Гририх и засияли улыбками Салина с Рыской…
Мы ехали по городу, а я опять не в состоянии была ничего увидеть. Сидела и тряслась, как бы кто в меня тухлым яйцом не кинул. Или камнем. За то, что платье-мешок сняла.
— Малла, — Салина дотронулась до моей руки. От неожиданного испуга я даже подпрыгнула и вскрикнула, — ой, прости. Ты что такая напряженная?
Я глаза от удивления округлила. Сама же только что меня застращала, а теперь спрашивает?
— Салина, — возмутилась я, — так ты же сама говорила. Что неизвестно, как нас в таком виде горожане примут. Вот я и боюсь, что яйцами тухлыми закидают…
— Зачем? — у Салины в глазах мелькнул ужас.
— Малла, — даже обычно молчаливая Рыска не выдержала, — а у вас в Хадоа что вдов еще и яйцами тухлыми закидывают?!
— У нас нет, — буркнула я, — а вот у вас я не удивлюсь. Заставили же ходить в платьях мешках пыточных.
— Почему пыточных? — подал голос господин Гририх.
— А вы, господин Грири, сами-то видели из какой ткани сшиты нижние рубашки у вдов? — запыхтела я, — это же дерюжка какая-то колючая. От нее все тело чешется, терпеть невозможно.
— Видел, — как-то даже смутился наш председатель, — даже как-то не задумывался об этом… всегда вдовы в таком ходили… Это значит и Вилина моя тоже?
Салина с Рыской, слегка порозовев от стыда, закивали.
— И Вилина, — мне-то стыдно не было, — и я не понимаю, почему до сих пор не пытался это прекратить.
— Почему не пытался? — господин Гририх улыбнулся, — пытались Малла. Многие пытались от доли вдовьей избавиться.
— И? Неужели ни у кого не получилось?
— Не получилось, — Салина грустно улыбнулась, — почти каждая вдова через это проходит, Малла. И я ходила к Оракулу.
— И я, — согласилась Рыска. А господин Гририх развел руками, словно говоря: «ну, вот так…»
Я уже открыла было рот, чтобы спросить, почему тогда у меня получилось, но тут телега внезапно остановилась. Оказывается, мы уже приехали. Правда, так увлеклись беседой, что лошадка везла нас сама и привезла не на ярмарку, а в конюшню возле центральной площади.
И как ни пытался господин Гририх сдвинуть ее с места, так и не шевельнулась. И правильно. Разве же лошадь виновата, что возница прошляпил все на свете? Нет. Это нам в городе нужно было на ярмарку, а лошади в городе нужно было на конюшню. Ее здесь кормят, поят и лелеют. И пока она не получит то, что хочет, не обязана никуда идти. Я бы тоже так поступила.