Попаданка. Колхоз - дело добровольное

Центральные ряды и правда оказались намного симпатичнее. Тут даже прилавки были. И товары на прилавках оказались в сто раз интереснее. Россыпи стеклянных бус, ярких и красивых, пусть и не таких крупных, как у Сайки, но все же.

Даже мне захотелось купить ниточку… вон те, густо-красные, как будто бы рубиновые. Или эти… молочные… или дымчатые… или синие… сама не заметила, как ручки мои загребущие нагребли полные горсти бус. И головой-то понимаю же, что покупать у первого же прилавка глупость несусветная, а вот разжать руки и уйти, не могу. А Салина стоит рядом и посмеивается. Она-то себе одну нитку выбрала. Ярко-синюю, веселую, ей очень шло. А я как? Я же вот эти хочу… густо-красные, почти до непрозрачности… и синие, как у Салины почти, чуть светлее только… и молочные, с легким желтоватым отливом сливочного масла… и дымчатые, будто дым в стекло запаяли, и он теперь там кружит клубами и выбраться не может…

И пальцы меня не слушаются, бусы не выпускают. Будто бы прикипели, как тогда к Оракулу. Жаль господина Орбрена нет, он бы мне помог, вдруг вспомнила я негодяя этого… и вот чего спрашивается, он в мысли мои лезет? Ну-ка кыш отсюда! Кыш! Помахала мысленно веником, погоняла крошечного господина Орбрена. Даже весело стало. Очень уж он смешно вопил и от прутьев уворачивался. А я хохотала над ним, и на шее у меня бусы разноцветные болтались.

— Ну что, красавица, — улыбнулся мне купец, мысли мои прерывая, — решилась?

Я на Салину жалобно посмотрела, а она улыбается счастливо. И довольная такая, будто бы квартиру в «Золотой ключ» выиграла.

А купец, вижу, нервничать стал. Мы-то с Салиной почти половину его прилавка загородили. И выбрать я не могу. Смотрю на руки свои в бусы вцепившиеся и во голове снова карусель кружится: густо-красные, синие, молочные, дымчатые…

— Девушки, — купец решился первым, — берите все пять я вам подешевле отдам.

Вот зря он в присутствии Салины слово «дешевле» сказал. Я прямо увидела, как у нее глаза загорелись. И так уж она в этого купца бедного вцепилась, что не рад он был. Купили мы в итоге все пять ниток за пол грота. И то, это я устала ждать, когда они договорятся, и сунула купцу деньги и Салину за руку от купца оттащила.

Она возмущаться начала, но я напомнила, что господин Гририх вот-вот домой соберется, а она еще не купила то, что Рыске обещала.

А на ярмарке торговля полным ходом шла. Люди туда-сюда сновали. Мужики, бабы. С корзинками, с котомками и даже с тележками деревянными. Типа садовых. Это что они ее вместо сумки на колесиках используют? Странные люди. Она же сама тяжеленная очень.

— Малла, — Салина снова схватила меня за руку, вытаскивая из потока, который понес меня в неизвестном направлении, — мы с тобой ничего не успеваем. Давай, ты здесь погуляешь, а я пробегусь, куплю, что Рыска просила. А потом приду вот к этой лавке, — она махнула рукой на лавочку с тканями, возле которой мы оказались, — и мы с тобой купим то, что ты выбрала. Только без меня деньги не трать. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась я. Времени у нас на самом деле оставалось не больше части, часа по-нашему. В следующий раз не дам Рыске коров разглядывать, а Салину к купцам на пушечный выстрел не подпущу. Пусть сначала по ярмарке погуляют со мной вместе, а потом по своим делам идут.

Салина убежала, меня одну оставила. А я руки за спину спрятала, на всякий случай, чтоб они опять чего ни попадя не схватили, а то так никаких грот не хватит. И пошла глазеть на то, что в этой лавочке с тканями продают. Для начала.

А там под легким навесом на длинных деревянных столах лежали рулоны с тканью. Не такие большие, как у нас в магазинах, но их было очень много. И не понятно, совсем, как тут что-то выбраться можно. Все же в куче.

Но я подошла, все ткани пощупала. Интересно же. Да, это вам не дерюжки для мешочных платьев. В основном тут продавались такие же ткани, как я на сарафан покупала. И не только красные. Разноцветные.

Но были и другие. На ощупь еще более тонкие, мягкие, легкие и нежные. И такие приятные, что я никак оторваться не могла. И прикидывала уже сколько мне на сарафан летний и рубаху нужно. А еще из такого можно попробовать нижнее белье сшить… а то поизносилась я уже за три месяца-то…

И тут купчиха ко мне откуда-то ни возьмись прилетела. Где она столько времени была, непонятно. Чаи, наверное, гоняла… как обычно… и неважно, что мир другой, люди-то одинаковые.

Увидела, что я стою с задумчивым видом, и давай мне про ткани свои рассказывать, откуда какую ей муж привез.

— Вот эта, — ткнула пальцем в мой сарафан, — ткань местная. Ее мастерские в каждом городе ткут из местного же льна. А есть еще признанные мастера-ткачи. Ткани у них получаются лучше, чем у всех остальных, и стоят чуточку дороже. Вот посмотри какие, — развернула она передо мной рулон той второй ткани. Которую я и хотела купить. Белоснежная, для белья в самый раз. И для рубашки с сарафаном.

— А еще, смотри, что у меня есть, — купчиха, увидев, что я заинтересовалась, но покупать не спешу. Нырнула куда-то под прилавок и вытащила оттуда отрез. Небольшой совсем, даже на рубаху не хватит. Я конечно, же же полезла пощупать. Кошмар меня подери! Это же почти шелк!

— Нравится? — засияла купчиха. Я закивала, продолжая кончиками пальцев поглаживать чудесную ткань, — не мнется, не рвется, не пачкается… это Великого мастера Устана работа. Дар у него был. Такой ткани уже нет и еще долго не будет во всем Гвенаре.

— Почему? — удивилась я.

— Хадоа, — вздохнула купчиха, и я видела, как в ее глазах появляется грусть, — в приграничье они жили. Оракул ослаб, хадоа прорвались, три села больших уничтожили, пока наши не остановили. И Мастера Устана с семьей тоже. Никого не осталось.

После такого стоять у прилавка и ткани смотреть не хотелось больше, и купчиха моя весь свой задор растеряла. Да что и говорить… как быстро забывается, что весь этот мир и спокойствие вокруг от силы Оракула зависят. А она от короля и королевы… от его величества и курицы этой белобрысой, из-за которой я сюда и попала.

Вышла я из лавки. Грустно мне стало. Печально. Присела на скамеечку и стала Салину ждать. Никуда больше и не пошла.

А чего ходить-то, если денег нет?

— Что грустишь, дочка? — рядом со мной старушка присела. Прилично и чисто одетая. Видно, что достаток у бабки водится.

— Не знаю, — обычно я не люблю, когда ко мне на улице вот так вот посторонние люди подходят и вопросы дурацкие задают, но бабка как-то смогла не вызвать неприязни, — думаю.

— О чем же? — старушка улыбалась, отчего морщинки собирались вокруг глаз, смотрящих на мир с какой-то особенной теплотой и добротой.

— Обо всем. И ни о чем, — ответила я на улыбку, — и жизни думаю, о смерти… как-то несправедливо все…

— Да как же несправедливо-то? — рассмеялась бабка и добавила, — Оракул же бдит

— Да с этим Оракулом тоже все не понятно, — вздохнула я, — странная у него какая-то справедливость. Несправедливая…

Бабка рассмеялась довольно, будто бы я ей что-то хорошее сказала.

— Хорошая ты, дочка. Негоже тебе разменной монетой в чужих играх быть.

— О чем вы? — нахмурилась я, что-то бабка заговариваться стала. А с виду такая разумная была.