Поперека

– Нет, я им столько сделал всем... Сашке Выеву отдал установку с орехами, помнишь? Для завода РТИ – как усаживать пластмассу. Берешь в радиационное поле, теплом обдуваешь – она усаживается, запоминает форму. Недавно предложил им – говорю, хотите в кредит? Я устрою... можно, например, паркет пропитывать пластмассой, обработал пучком электронов – не горит, влагоустойчив, паркет идеальный. Ускоритель около пяти лимонов долларов. Но всё окупится! Можно стерилизовать ящики с шприцами. Вообще можно черт знает что делать, если иметь ЭУ. Не хотят!

– Не хотят, – кивала Люся, ничего не понимая в его словах, но восторженно глядя на него.

– Для больницы я нашей академовской сделал рентгенустановку.

– Я слышала! – встрепенулась Люся. – Очень чувствительный, не вредный.

– Еще бы! Там такой детектор – считает отдельные фотоны! Меньше уже нельзя. Газонаполненная камера, газовый счетчик. Когда фотон пролетает, засвечивается. И вся информация – на компьютер. Запоминающее устройство набирает информацию. Сейчас продали производство такой же установки в Орел и лицензию в Китай. А я придумал дальше – стереоизображение. Когда две экспозиции, под углом. Надеваешь очки и прямо с экрана видишь, что у тебя внутри.

– Да? Я так мечтала о ребенке!.. – залилась слезами Люся.

...........................................................................................

Он прожил у Люси три дня. На работу, естественно, ходил. Братушкина не было – сказали, болен. В буфете все поздравляли Попереку с европейской премией, но везде он чувствовал – или ему мнилось – отчуждение. И он еще резче, чем прежде, дергал шеей, как если бы ему мешал тесный ворот.

От Инны до сих пор из-за границы не было вестей.

Наталья не звонила. Сын не звонил.

Утром четвертого дня Поперека вернулся с пробежки по парку вдоль реки – Люся встретила его круглыми глазами.

– Скорей, скорей!.. Снова о тебе.

На экране (2-й местный канал) ведущая говорила:

– Как выяснилось, наш новоиспеченный лауреат Поперека передал засекреченные образцы почвы возле атомной электростанции в иностранные лаборатории. И сейчас к России могут быть применены жесткие санкции по линии ЕЭС за геноцид местного населения. Так говорят коммунисты. За свои действия наш известный физик и получил премию имени Брема.

– Скоты... – пробормотал Поперека. Ему стало душно.

– Бараны... – поддакнула Люся. – Крокодилы...

– Так же стало известно, – продолжала диктор, – что за хулиганское проникновение Попереки на территорию Атомграда прокуратура возбудила уголовное дело по статье сто шестьдесят четыре, пункт два – хищение предметов, составляющих особую ценность, совершенное группой лиц по предварительному сговору... такое преступление наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати с конфискацией имущества.

Поперека с вызовом расхохотался.

– Вот тебе и премия! Вот тебе и слава!

– Нет-нет, они не посмеют... – заверещала бывая жена, бегая вокруг. То выключая телевизор, то включая – вдруг еще что-то расскажут.

Петр Платонович выдернул штепсель из розетки и сел на стул посреди комнаты.

– Меня посадят, – сказал он уже тихо, кусая губы. – Ну и пусть..

– Как ну и пусть!.. – ахнула Люся. – Тебе надо бежать. Или поднимать народ!

– Я и говорю. Только это и может качнуть толпу трусов. Если они хотят выжить, им надо проснуться. Никаких радиоактивной грязи на наши берега. Никаких заводов по переработке. Если не хотим, чтобы Сибирь превратилась в родину мутантов с двумя головами.

Зазвонил телефон – наверное, коллеги, которые знают, где в последние дни обитает Поперека. Но Петр Платонович сделал знак, чтобы Люся трубку не снимала.

– Нет, все нормально. В России истинный ученый должен посидеть в тюрьме. Скажи, кто не сидел? Королев, Туполев, Вавилов, Термен... назови не сидевшего – и я откажусь от свои слов... Ландау – сидел. Мало, но сидел. Наш Левушкин-Александров... полгода ему душу мотали...

Но почему, почему вся эта орава вцепилась в него? В самом деле, только по той причине, что он ни в какую партию не входит? Неужели нынче непременно нужно быть в том или ином стаде? Тем более, что через полтора месяца ожидаются выборы в Государственную думу... а лидеры всех этих стад давно потеряли уважение народа из-за своего лицемерия и казнокрадства... им нужны свежие лица...

“Или еще хуже – грядет революция, как прочит мой сын? И тут уж точно в нынешней России, как века назад в древней Иудее: кто не с нами – тот против нас!”

20.

Свадьбу сына играли в кафе “Звездочка”. То ли потому выбрали этот подвальчик, что название чем-то близко к военной службе ГУИН, то ли потому, что он на задворках и цены здесь не такие высокие, как в центре. Хотя хозяева и здесь – темноликие парни с Кавказа.

Во главе стола сидели Кирилл в форме десантника (вот упрямец! Явился весь в пятнистом, грудь нараспашку, на груди – синие полосы тельняшки) и его невеста Татьяна, одетая в голубенькую блузку и красный кожаный пиджак, с этого дня официально освобожденная из колонии, – подгадало начальство. Она сидела, выпрямясь, как школьница, с постным лицом, только изредка жгучие взгляды, которые она бросала на говоривших, выдавали ее характер. Непрост, видимо, характер, если едва убила свою соперницу.

Слева от нее – Мария Ильинична, мать, приехала с Байкала. Крепкая женщина лет сорока пяти, на лицо – бурятка. Справа от невесты – Петр Платонович в костюме, с малиновой бабочкой вместо галстука, и Наталья Зиновьевна в невзрачном на вид, но дорогом французском вечернем платье в синюю искорку, купленном Поперекой лет десять назад в Страсбурге.

За противоположным торцом стола восседал в гражданской одежде, при трех медалях, начальник колонии, высоченный, с рыжими руками полковник Палкин Иван Артемьевич. Рядом притулилась его супруга Инна Аверьяновна, маленькая, смешливая, в чем-то пышном и белорозовом. Как выяснилось в разговоре, она парикмахер в зоне.

Вдоль стола со стороны стены, разрисованной разноцветными звездами, сидели другие гости: священник Владимир со смешной, полупрозрачной бородкой (он часто навещает колонию), рядом с ним попадья с опущенными глазками, приятель Кирилла по детству молчаливый Олег, любимая школьная учительница Кирилла Алла Николаевна, полная, восторженная женщина лет 50.

Оркестра в подвальчике не имелось – тихо играла музыка в колонках. Свет над головой в стеклянных сосульках горел тускло, но иногда игриво мигал, интригуя и настраивая на легкомысленный лад. Но поскольку на свадьбе присутствовал начальник колонии, то и настрой получился поначалу весьма официальный.

Говорили о патриотизме, о России. Поперека, поглядывая на сына, от волнения дергал шеей, словно ему мешала артистическая бабочка, хотя она никак не задевала кадыка, и даже отвисла на сантиметр.

– У вас парень, что надо, – говорил гулко, как в колодец, полковник. И простирал руки над столом с растопыренными пальцами, как некий птеродактиль крылья. – Ведь что в мире делается, а?! А он войну пошел – все равно добрый.

– Это я до времени, – возражал румяный сильный Кирилл. – Вот победят наши, посмотрим.