Поперека

– Киря, а кто ваши? – осторожно спрашивала Алла Николаевна. – В этом кругу ты можешь сказать?

– Еще не могу. – Сын, конечно, ёрничал, но это очень не нравилось Наталье. – Когда победим, узнаете.

– Помолчи!.. – прошептала мать. – Он глупости говорит от волнения.

– Я?! – Кирилл деланно расхохотался. – Вот скажите, товарищ полковник, глупости я говорю или нет?

Начальник колонии хмыкал и закусывал, подмигивая своей жене.

Невеста по прежнему молчала. Ее, кажется, била дрожь. Она прижималась к Кириллу, когда он недвижно сидел, а когда вскакивал, призывая выпить, жалась к матери.

Мать ее, Мария Ильинична, безмолвствовала долго. Про нее Петр Платонович знал одно: муж ее, рыбак, утонул в великом озере, когда дула сарма. Сама она работает бухгалтером в совхозе. Когда, наконец, она заговорила за столом, разговор и вовсе обострился.

– В газетах почитаешь – заводы в упадке. Транспорт дорог. В армии друг друга расстреливают. Это, конечно, долго не продержится, да, Кирилл?

– Ну, – соглашался, улыбаясь, Кирилл. – Пожалуйста, кушайте, кушайте. Вот грибы, вот хариус. Я поймал.

– Надо всех судить, все начальство, – продолжала женщина. – Начиная с президента и кончая местными начальниками.

– А кто будет судить? Нынешние судьи? – спросил полковник Палкин, подмаргивая через стол Кириллу.

– Нет!.. – взвилась мощная женщина и уронила на пол вилку. – Этих тоже судить! Эти все купленные!

– А кто же будет тогда судить? Надо же законы знать. Может, попросим господ адвокатов?

Невеста усмехнулась. А ее мать только рукой махнула и полезла доставать вилку.

– Значит, некому судить. Не американцев же звать? – все допытывался начальник колонии, когда Мария Ильинична снова оказалась на месте. – Вот если бы нам дали волю... не дадут. – И умный человек, сам же улыбнулся. – Нам волю лучше не давать. Мы сами волю даем.

Священник Владимир откашлялся и тихо молвил:

– Всё поставит на место Страшный суд. А сегодня церковь может помочь людям разобраться, где добро, где зло.

За столом помолчали.

– А вот портреты властей жечь грех... любые изображения лика человеческого... Я на эти митинги смотреть не могу.

– А я вот жег и жечь буду! – возразил смеясь Кирилл. – Во всем мире жгут! Чучело зимы палят... всяких ведьм... почему не палить и президентов?

Полковник с улыбкой погрозил Кириллу пальцем.

– Наши тебя не тронут, но Владимир правильно говорит: это отдает сатанизмом. Да, отец Владимир?

– Истинно, – кивнул священник. – Недаром сказано: не пожелай другому того, чего не пожелал бы себе сам... А по поводу судов в Евангелии от Луки написано: “Не судите, и не будете судимы. Не осуждайте, и не будете осуждены. Прощайте, и прощены будете”.

– Не-ет, всё прощать нельзя-я!.. – вдруг замотал головой Кирилл и поднял-таки рюмку водки, хотя ему пить нельзя из-за контузии, которую он заработал на Кавказе. – Это что же будет, если и Пашке Мерседесу простить, что он кинул наших? Борису Абрамычу, который Басаеву деньги давал? – Кирилл выпил и еще себе налил. – Не-е, так не будет!

– Почему? – тихо возразил отец Владимир, теребя жидкую бородку. – В Библии сказано: “Какою мерою мерите, такою же отмерится и вам”.

– Что он мне сделает из своего Лондона?! – крикнул Кирилл. – Вот приедь он сюда... я и без суда бы с ним разобрался.

– Тихо, тихо... – заворковал по отчески начальник колонии, вновь простирая длинные руки над столом. И на минуту разговор стал спокойнее.

Но лучше бы Кириллу не пить. После того, как все хором гаркнули “горько!” и Кирилл поцеловал свою молчаливую невесту, он выпил еще и вдруг начал кричать, что только казаки спасут Россию. Но при этом, раскрасневшись, как большое пухлое дитя, смеялся во все горло, и трудно было понять, всерьез он это заявляет или нет.

– Саблями, саблями помашем!.. Нагайками, нагайками порядок наведем!

А заключил и вовсе несуразным тостом:

– Выпьемте за то, чтобы скорее мы пришли с Зюганкиным к власти! Вот тогда всю интеллигенцию и повесим на заборах сушиться, как штаны после дождя!

Полковник укатывался от смеха, а Наталья, побледнев от страха, шептала сыну:

– Ну как ты можешь? – И людям за столом. – Да он шутит, шутит! Всю жизнь такой!

Поперека, дергая шеей, встал и начал рассказывать анекдот, чтобы как-то развеять неприятное впечатление от слов сына:

– Двоечник Вася пришел из школы и говорит маме... Мама!

В эту минуту Кирилл сжал кулаки и неожиданно повалился на пол, и, мяча непонятное, стал дергать ногами. Это был припадок. Такого с ним давно не происходило.

– Врача!.. – опрокидывая стул, воззвала Наталья.

– Где телефон? Тут есть телефон?!

Полковник, достав сотовый, тыкал в кнопки.

Сухопарый Поперека опустил возле сына на колени:

– Киря... милый... – ловко обнял его, зажав руки и ноги... сын двинул ему коленом в живот... глаза у него были распахнуты и бессмысленны...

Вокруг бегали, кто-то сказал:

– Пока в эту тьмутаракань доберутся... его надо на воздух.

Петр Платонович, собравшись с силами, поднял сына на руки и почувствовал, как в спине или в груди что-то щелкнуло. “Ничего. Как-нибудь”.

Полковник подскочил и помог, ухватил Кирилла за плечи. Они вытащили больного в раздевалку, где по каменной склизкой лестнице с ночной улицы лился холодный воздух.

– Сыночек, – плакала Наталья.

– Киря... – стонала невеста, оглаживая жениху лицо. Впервые она сегодня заговорила. – Очнись, пожалуйста.

– Довели русских парней, – цедила мать невесты, неприязненно оглядывая чернявых хозяев кафе, стоявших в стороне. – Чё уставились?! Дайте мокрое полотенце!.. Или вы не умываетесь?!

Когда приехала “скорая помощь”, Кирилл уже очнулся. Увидев людей в белых халатах, медленно, опираясь кулаками о стену, поднялся на ноги.

– Всё, всё... прошло... никуда не поеду... спасибо...

– Значит, по пьянке вызвали? – сурово спросил один из врачей.

Поперека-старший и полковник шепотом объяснились с медработниками, извинились, всучили им бутылку водки со стола, и машина с красным крестом укатила.