Поправки

Дениз взяла с верстака конверт.

– Здесь сказано: «Заказное». Как ты могла не заметить на почте, что не взяла с собой заказное письмо? Как ты могла не заметить, что не заполняла квитанцию?

– Дениз! – сердито прервал ее отец. – Довольно!

– Не помню, как это случилось, – отбивалась Инид. – Было столько дел! В общем, для меня это загадка, и не о чем тут говорить. Тем более что это не имеет никакого значения. Папа уже получил свои пять тысяч. Это не имеет значения.

Она смяла бумаги плотным комком и вышла из лаборатории.

«Я подцепила гариит», – подумала Дениз.

– Нельзя так давить на мать, – сказал Альфред.

– Верно. Мне очень жаль.

Но Инид уже что-то верещала в бельевой, потом в комнате со столом для пинг-понга, и вот она снова в лаборатории.

– Дениз! Ты же весь шкаф вверх дном перевернула! Что ты затеяла?

– Выбрасываю еду. Испорченную еду и прочий мусор.

– Прекрасно, только почему именно сейчас? Впереди выходные, и, если ты надумала помочь мне разгрести завалы, это просто замечательно! Только не сегодня. Не надо сегодня.

– Еда испорчена, мама. Лежалая еда превращается в яд. Анаэробные бактерии смертельно опасны.

– Ладно, заканчивай со шкафом, а остальное отложи до выходных. Сегодня у нас нет лишнего времени. Займись обедом, приготовь все заранее, чтобы больше о нем не думать, а потом, пожалуйста, научи папу делать зарядку, ты же обещала!

– Обещала – сделаю.

– Ал! – закричала Инид, наклоняясь, чтобы видеть мужа за спиной дочери. – После ланча Дениз поможет тебе сделать зарядку.

Он угрюмо покачал головой:

– Как скажешь.

На старой простыне «из приданого», которая давно превратилась в подстилку, громоздились плетеные столы и кресла, старая краска частично ободрана, красить заново Альфред еще не начал. На газете рядком закрытые кофейные банки. Возле верстака – ружье в брезентовом чехле.

– Зачем тебе ружье, папа? – спросила Дениз.

– А, он давным-давно собирался его продать, – ответила Инид. – АЛ, ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ НАКОНЕЦ ПРОДАТЬ РУЖЬЕ?

Похоже, Альфреду пришлось несколько раз пропустить вопрос через фильтры мозга, чтобы вычленить смысл. Он кивнул головой – медленно-медленно:

– Да, я продам ружье.

– Неприятно держать ружье в доме, – пожаловалась Инид. – Ты же знаешь, папа так ни разу им и не воспользовался. Ни разу. Никогда из него не стрелял.

Альфред с улыбкой направился к Дениз, вытесняя ее за дверь.

– Я тут закончу, – сказал он.

Наверху уже ощущалась близость Рождества. Под елкой скапливались подарки. Во дворе почти голые ветки белого болотного дуба качались на ветру – направление ветра изменилось, того гляди пойдет снег. Мертвая трава опутывала мертвые листья.

Инид, раздвинув занавески, снова выглянула на улицу.

– Я беспокоюсь за Чипа, а ты?

– Я боюсь, он не приедет, – ответила Дениз. – Но не думаю, чтобы он попал в беду.

– В газете пишут, враждующие партии сражаются в центре Вильнюса.

– Чип достаточно благоразумен.

– Иди сюда. – Инид подвела Дениз к входной двери. – Повесь, пожалуйста, последнюю фигурку на рождественский календарь.

– Почему бы тебе самой не сделать это, мама?

– Нет, мне хочется, чтобы ты.

Последнее украшение, малютка Христос в скорлупе грецкого ореха. Прикрепить его к дереву должен ребенок, наивное, полное надежд существо, а Дениз теперь со всей отчетливостью видела, что сделалась – целенаправленно делала себя – невосприимчивой к эмоциям, которые переполняли этот дом, к детским воспоминаниям и многозначительным намекам. Она не будет ребенком, не сможет выполнить эту просьбу матери.

– Календарь твой, – буркнула она. – Ты и прикрепляй.

Разочарование на лице Инид совершенно непропорционально обиде. Давно копившееся разочарование миром, и родными детьми в особенности, которые отказываются разделить с матерью самые заветные ее радости.

– Спрошу Гари, – может, он согласится, – нахмурившись, сказала она.

– Извини.

– Я же помню, тебе нравилось прикреплять украшения, когда ты была маленькой, Тогда ты это любила. Но раз не хочешь, не надо!

– Мама! – дрожащим голосом остановила ее Дениз. – Не надо меня заставлять.

– Если б я знала, что тебе это так трудно, – продолжала Инид, – в жизни бы тебя не попросила.

– Давай я посмотрю, как ты прикрепишь, – предложила Дениз.

Но Инид только головой покачала и пошла прочь.

– Попрошу Гари, когда он вернется из магазина.

– Извини.

Дениз вышла во двор, присела на ступеньку и закурила. Ветер с юга, пахнет снежком. У соседнего дома Кёрби Рут обматывал мишурой фонарный столбик. Он помахал ей рукой, Дениз помахала в ответ.

– Давно ли ты куришь? – спросила Инид, когда дочка вернулась с улицы.

– Лет пятнадцать уже.

– Я не собираюсь критиковать, – продолжала Инид, – но эта привычка ужасно вредна для здоровья. Кожа портится, да и запах, по правде сказать, неприятный.

Дениз, тяжко вздыхая, вымыла руки и принялась обжаривать муку для подливки к кислой капусте.

– Если вы собираетесь жить у меня, нужно кое о чем договориться, – сказала она.

– Я же сказала: я не критикую!

– Во-первых, ты должна понять: у меня сейчас трудный период. Я не сама ушла из «Генератора», меня уволили.

– Уволили?

– К несчастью, да. Хочешь знать за что?

– Нет!

– Уверена?

– Уверена!

Дениз, улыбаясь, добавила свиного жира на дно горшка.

– Дениз, я обещаю, – сказала мать, – мы тебе мешать не будем. Покажешь мне ближайший магазин, научишь пользоваться стиральной машиной – и ступай, куда тебе надо. Я прекрасно понимаю, у тебя своя жизнь. И вовсе не хочу тебе мешать. Будь у нас другой способ организовать для папы лечение, я бы им воспользовалась, можешь поверить. Но Гари нас не приглашал – Кэролайн мы ни к чему!

Свиной жир, зарумянившиеся ребрышки, кипящая капуста – приятные запахи. Еда, приготовленная у Инид на кухне, отнюдь не похожа на шедевры, которые Дениз скармливала тысячам незнакомцев. Ребрышки от «Генератора» имели больше общего с рыбой-звездочетом от «Генератора», чем с этими ребрышками «по-домашнему». Казалось бы, все уже знаешь про еду, все – проще простого. Но нужно учитывать, как много в ресторанном блюде от ресторана и как много от дома – в домашнем.