Порнограф

— Делаем паузу, — предложил Хулио. — Ваньо думает о пароли, а наша организация тихо-тихо… разрабатывает… господина Савелло…

— На предмет чего? — не понял я.

— Пока… на предмет его личных контактов.

Я жестом показал свое видение этих «личных контактов»: щелк — и нет проблем. Хулио запротестовал — зачем, нет нужды в столь радикальных изменениях на политической арене. Основная цель — программа «S». Что, кто, зачем и почему? Вот на эти детские вопросы нам нужно получить ответы. Ага, вздохнул я, пока их получишь, шкуру живьем сдерут. Ну, пожалуй, ты, Ваньо, первый шкурник на деревне, благодушно хохотнул Хулио, так, князь? Разумеется, Сосо, разгоряченный «Бешеной Мэри» подтвердил это неверное мнение о моих профессиональных способностях. Я понял, что мои приятели спелись-спились и покинул их приятное общество, чтобы в уединении подумать о пароле.

Куда там! В клоповнике неистовствовали шекспировские страсти по причине того, что ханурик Гена навсегда загнулся на унитазе. Сел на общественный престол и — все, всем привет!.. И жильцы вместо того, чтобы оплакивать пропойную душеньку, принялись собачиться из-за освободившейся комнаты в семнадцать метров. Хоромы, блядь, матерился я, когда очередной жилец появлялся в дверях с просьбой поддержать его ходатайство о расширении. В конце концов я заявил, что сам буду расширяться, поскольку у меня животные принадлежат к разным видам хищников. Соседи оскорбились и оставили меня в покое. Размышляя о бренности существования, я начал гулять с дискеткой по комнате. С определенной целью — упрятать спрессованный в пластмассу миллион долларов, чтобы ни одна собака, понимаешь… И обратил внимание на дога Ванечку.

Когда вопрос с дискеткой был решен, я упал на тахту и уснул со спокойной, прошу прощения, совестью. Под утро появилась призрачная бабка Ефросинья. Она была всклокоченная, как туман на дереве, и заметно нервничала. Если можно так выразиться по отношению к призраку.

— Ох, поганец, доигралси! — переживала. — От тёбя, Ванёк, загнуть в бараню роговину.

— Ничего, прорвемся, ба, — отмахивался. — Сказала бы лучше пароль?..

— В хвост и в гриву такого лупцовати, — расстраивалась. — Якую таку паролю, прости мя Господи!

— Словцо какое. Или знак.

— Тьфу на тёбя, засоранец! — уходила в открытое окно, где стыло раннее утро. — У святово Егория с коня подкову срезали, да в гадину медициньску звернули. То-то и оно…

Прошамкав эти аллегории, призрак с чувством выполненного долга удалился. Понятно, что поздним утром я ничего не вспомнил, а занялся текущими проблемами. По телефону нашел Аи и договорился о встрече на бульваре… и так далее.

После посещения дочери и снаряжения дога на собачью ферму почувствовал себя намного легче. Теперь можно любую версию активно отрабатывать. Как говорится, жизнь берет свое. Жить все время с перепуганной душой? Простите-простите. Пусть меня, Ванька, пугаются. А я у себя на родине, хотя и вынужден находиться в плотном кольце конституционных глупцов (их 16 % от всего населения республики), полноценных идиотов (7 %), радостно-возбужденных дебилов (6 %), печальных олигофренов (5 %), замаскированных дегенератов (19 %) плюс ушибленные при рождении (2 %); итого больше половины, не способных мало-мальски функционировать; я уж не говорю об оставшихся, которые мечтают лишь на халяву нажраться, да торопливо пошпокаться на рабочих местах. И тем не менее эта моя Родина и мои соотечественники. И они, при всех своих патологических недостатках, мне симпатичны. За их полупридушенные души можно и нужно бороться. На этой пафосной мысле последовал сигнал из космоса — я поднес сотовый телефончик к уху. Это был Миха Могилевский. Я удивился, куда он, поцик, запропастился? Здесь я, здесь, чуть раздражаясь ответил товарищ и признался, что у него появились материалы по программе «S». Надо ли говорить, что я, уточнив местонахождение продувного по своей природе приятеля, рванул олимпийцем по улицам, площадям и переулкам…

Я крепок задним умом. Так и не научился ощущать опасность. Самонадеянный болван, бесконечно наступающий на грабли. Господин Могилевский назначил встречу в банке «ОЛИМП», (название условное) что само по себе являлось гарантией безопасности. Олимпийское движение — залог здоровья, не так ли?

Находился банк в старинном особнячке, выкрашенным в цвет розоватого кремового мороженого. Над входом горело пошлым сусальным золотцем название капиталистического учреждения. Скучающие секьюрити, сверив мою фамилию в списке, указали направление движения. Я поднялся по мраморной лестнице с летящими на поворотах бронзовыми херувимчиками, протопал по длинному коридору, где желающих сдать свои кровные не наблюдалось. В кабинете, заставленном компьютерной техникой, я ввалился, как стадо верблюдов на цирковую арену. Господин Могилевский сидел за дисплеем и был похож на клерка, которого принудили работать в неурочное. Прокисший его видок мне не понравился, я ляпнул что-то оптимистическое и сделал несколько шагов…

Неожиданно кресло с высокой спинкой развернулось и я увидел… господина Лиськина. Со своей многообещающей ухмылочкой. Понятно, что я занервничал и рука сама по себе ушла под куртку, чтобы вырвать из-под неё «Стечкин».

— И не думай, Ёхан, как тебя там, Палыч, — проговорил шоу-мен, и я затылком убедился в добром его совете: металл ствола, как говорится, остудит любую бедовую головушку.

Грубые руки громил меня разоружили, вытащили бумажник из куртки, а из карманчика рубахи — страничку, которую я показывал пациенту Лб-66 и которую он разрисовал штрихами и кинули в кресло. Что вселяло надежду, если пристрелят, то только после душевной беседы. Следовательно, я могу себе позволить сказать все, что думаю о предателе господине Могилевском.

Боже, как я раньше ничего не замечал! Эти долгие странные отсутствия, эти ухмылочки, эти эстетствующие ужимки при виде крови… И главное, теперь понятно, что Костьку Славича убрали с его интеллигентной сучьей помощью.

— Мойша — ты труп. Раньше или позже, — сказал я и проговорил речь, основывающуюся на образах, услышанных в раннем сонном лесу, когда господин Берековский костерил своего телохранителя. От себя я ещё припомнил Иуду и тридцать сребреников.

Меня слушали самым внимательным образом, словно пытались узнать дополнительную информацию. Обругиваемый покрылся краской стыда за свое незначительное еврейское прозябание и даже не пытался возражать. Великая сила искусства арго в действии.

Наконец господин Лиськин поморщился и сделал знак громиле. Тот без лишних слов саданул меня по уху и так, что возникло впечатление — рядом в космические мерцающие дали стартовала ракета. Я мужественно перенес встряску, вспомнив отчаянных космонавтов, и всем своим серьезным видом показал, что готов к разговору о проблемах дня. Господин Лиськин, на удивление молчаливый, снова сделал знак рукой, и публика удалилась вон. Вместе с бывшим товарищем, но будущим покойником.

Я, переводя дух, гадал, когда он начал нас сдавать. Если с самого начала, то дела плохи. Но скорее всего его купили на середине, скажем так, нашего тернистого пути.

— Ну-с, как дела? — задали мне оригинальный вопрос.

— Какие дела? — развел я привычно руками. — Делишки.

— А я думал, это ты уже труп, — задумчиво проговорил господин Лиськин. — А ты, как мошкара, зудишь-зудишь, — тронул мочку уха. И внезапно гаркнул. — Раздр-р-ражаешь, зараза!

Такая неуравновешенность характера всегда настораживает: либо гены, либо били палкой в детстве, либо употребление наркотической дури. Подобное поведение надо пресекать на корню, и поэтому я эхом возопил:

— Раздр-р-ражаешь, зараза!..

Это вызвало должный эффект: известный коммерсант на поп-музыкальной ниве заметно дрогнул и поменял маску скучающего арлекина на простака (удивленного).

— Ты чего орешь? — спросил миролюбиво.

— А ты чего орешь? — повторил.

— С кем имеешь дело, знаешь?

Я хотел ответить правду, да решил повременить: всегда успею закончить путь под кладбищенскими березками. И поэтому изобразил на лице нечто подобное на деликатную фразу: «А кто ж вас, засранца, не знает?» Господин Лиськин сделал вид, что удовлетворен моим неопределенным ответом:

— Ну-с, как собираешься жить дальше, порнограф?

— Лучше папарацци.

— Папарацци? Ехан Палыч Лопухин — папарацци? — похмыкал. И, продолжая глядеть на меня немигающими глазами, сказал: — А ты знаешь, срань папараццкая, что из-за тебя, анекдота, мы теряем время… Деньги — ху… ня, а вот — время…

— А можно вопрос? — выступил я, как примерный ученик.

— Ну?

— Гамбургер — ваш человек? Ваш, так сказать, источник?

— И что?

— А то, что это он меня заслал к «Метрополю», хотя должен был в «Националь».