Порочная преданность

— Звучит мило. — Белла накалывает вилкой дольку апельсина. — Мне бы не помешала одежда на теплую погоду. И я бы хотела посмотреть город. — Даже когда она это говорит, на ее лице появляется озабоченное выражение, а небольшая морщинка между глаз говорит о том, что она напряжена. Мне не нужно спрашивать, чтобы понять, о чем она беспокоится.

У нее все еще такой взгляд, когда она возвращается вниз, одетая в красивое желтое платье макси с принтом пейсли в белых маргаритках. Она ничем не прикрывает плечи и руки, и мой пульс учащается при виде ее острых ключиц под тонкими бретельками, изгиба ее плеч, по которым так и хочется провести пальцами. Ее волосы распущены, спереди заплетены назад и заколоты, и я слишком отчетливо помню, какими мягкими они были на ощупь в моих руках, как они струились по моей коже.

Прилив крови к югу заставляет меня резко повернуть мысли в другое русло. Но Белла так действует на меня, когда она рядом. Я чувствую сладкий аромат ее мыла, теплый на ее коже, и мое сердце замирает в груди, когда я вижу, что она надела те тонкие висячие серьги-цепочки, которые свисают вдоль колонны ее шеи.

Я засовываю руки в карманы, наблюдая за тем, как она спускается по лестнице, и стараюсь не представлять, каково это, провести кончиками пальцев по той же линии, почувствовать, как по ее коже бегут мурашки под моим прикосновением. Сжать в ладони ее шею и…

— Ты готов идти? — Спрашивает Белла, и обеспокоенное выражение ее лица немного смягчается, превращаясь в улыбку, когда она видит, что я стою там. — Сесилия и Дэнни спустятся через секунду.

Я киваю, прочищая горло.

— Машина ждет снаружи. Мы возьмем Лэнд Ровер, я хочу поездить на нем как можно больше.

Белла не спрашивает почему, за что я ей благодарен, не хочу говорить, что это потому, что его, скорее всего, продадут вместе с остальным имуществом, как только я найду покупателя. Я подумывал о том, чтобы отправить его домой в Нью-Йорк, но какая-то часть меня считает, что мне нужно оставить все это. Что лучше просто выгрузить всю эту историю сразу, а не цепляться за мелкие детали прошлого. Удерживая что-то одно, я буду жалеть о том, что отпустил все остальное.

— А что насчет… — ее голос затихает, а линия между глазами становится глубже. — Безопасно ли ехать в город? Особенно в чем-то таком… небезопасном?

— У меня здесь нет пуленепробиваемых внедорожников, Белла. — У меня дома их тоже нет, но я тут же жалею о своем легкомысленном заявлении, когда вижу, как в ее глазах мелькает страх. — Джио держит меня в курсе ситуации дома, — продолжаю я, осторожно подходя к ней, чтобы говорить тихо и быть услышанным. — Сейчас нам нечего бояться. Игорь не предпринимал никаких шагов, о которых мы знаем. И у нас здесь достаточно охраны.

— Это не может быть правдой. — Она тоже понижает голос, и я слышу, как в нем сквозит страх. От этого у меня щемит в груди. Я хочу развеять этот страх, заставить ее поверить, что все действительно будет хорошо. Я хочу, чтобы она поверила, что я смогу защитить ее. Что я никогда и никому не позволю причинить ей боль.

У меня есть все намерения сделать именно это. Но некоторые вещи не в моей власти, и Белла это знает. Именно поэтому, даже когда мы стоим так близко, как сейчас, между нами все еще есть расстояние.

— Игорь не собирается просто так отпускать меня, — продолжает она, и страх сквозит в каждом слове. — Если твои люди не нашли никаких признаков того, что он готовится к отъезду, то это потому, что он скрывает то, что планирует. Он найдет меня, Габриэль, ты знаешь, что найдет…

— А если найдет, я остановлю его прежде, чем с тобой что-нибудь случится. — Я сжимаю руки в кулаки, чтобы не дать себе потянуться к ней, провести ладонями по ее рукам, притянуть ее к себе. Это похоже на притяжение магнита, которое почти невозможно остановить. — Его еще нет. За ним следят мои люди. Проверяют журналы полетов, следят за частными рейсами. Я все еще слежу за его особняком в Нью-Йорке, чтобы обнаружить признаки его приезда и отъезда. Я проверяю его связи, задаю вопросы. Я отношусь ко всему этому серьезно, Белла. И я обещаю тебе, что, по крайней мере сегодня, бояться нечего. Его здесь нет. Сегодня никто не причинит тебе вреда.

А завтра? Или послезавтра? Она не говорит этого вслух, но я все равно слышу это в ее дрожащем, трясущемся голосе. Не обвинение, но страх. Мысль о том, что я не могу развеять ее страх, когтит меня, заставляет еще сильнее бороться за то, чтобы она поверила в обратное.

— Сегодня за нами будет следить охрана. Даже если что-то случится, за тобой и за всеми нами будут присматривать люди. Но ничего не случится, — обещаю я ей, и, по крайней мере, сегодня я уверен, что это обещание я смогу сдержать. — Мы будем в безопасности.

По ее лицу я вижу, что она хочет мне верить. Что она нуждается в этом так же, как и я, возможно, даже больше. Нуждается во времени, когда мы не боимся, когда мы можем просто побыть все вместе. Я увез нас далеко от Нью-Йорка, так что это вполне возможно. Но нигде недостаточно далеко, чтобы Игорь не был нависшей угрозой, а для Беллы — больше всего.

Позади нее раздается топот ног Сесилии и Дэнни, сбегающих по лестнице, и ее лицо мгновенно разглаживается, не выдавая ни страха, ни неуверенности, которые были на нем минуту назад. Она делает вдох, и на ее лице появляется улыбка, когда она поворачивается к ним.

— Вы готовы? — Спрашивает она, ее голос звучит ярко, как будто мгновение назад он не дрожал. — Мне не терпится увидеть новый город, а вам?

Наблюдение за ней всегда согревает меня изнутри. Белла сегодня технически не работает, поэтому ей не нужно за них отвечать, но для нее это естественно. Она проверяет, есть ли у них все необходимое, завязаны ли ботинки Дэнни, расправлены ли ленты Сесилии в косах, которые она заплела. Она направляет их к двери, когда мы выходим на улицу, и в моей груди снова появляется боль, ощущение, что я хочу, чтобы она всегда была с нами. Белла стала естественной частью нашей семьи, и я не хочу потерять ее по нескольким причинам.

Я вытесняю эту мысль из головы, пока она усаживает Сесилию и Дэнни в машину и забирается на пассажирское сиденье, а я открываю для нее дверь. Каждое ее движение привлекает мое внимание: от того, как она оправляет длинную юбку своего платья вокруг ног, до того, как ее пальцы убирают с лица распущенные волосы. Когда мы выезжаем на главную дорогу, и я переключаю машину на последнюю передачу, мне требуется максимум усилий, чтобы не протянуть ей руку или не положить свою на ее бедро.

Сегодня прекрасный день, солнечный и яркий, с голубым небом, почти полностью лишенным облаков, идеальный для сорокапятиминутной поездки в город. Белла всю дорогу смотрит на проплывающие мимо пейзажи, ни разу не взглянув на меня, и я не могу не задаться вопросом, о чем она думает. Позади я слышу, как Сесилия и Дэнни восклицают, когда мы проезжаем пастбища с лошадьми и овцами, а иногда и с ослами, которые пасутся вместе с ними. Они не привыкли видеть столько скота, в штате Нью-Йорк они лишь изредка проезжают мимо ферм, и их волнение ощутимо. Но Белла молчит, сложив руки на коленях и не отрывает взгляда от окна, за которым проплывает пейзаж.

Я паркую машину возле главной площади. На губах Беллы появляется улыбка, когда она выходит из машины и оглядывается по сторонам, и это поднимает мне настроение. Она окидывает взглядом все, что мы видим в городе, и я поворачиваюсь к ней, глядя в том же направлении.

— Это сонное местечко, — бормочу я. Сегодня его можно назвать оживленным: множество людей на тротуарах и в немногочисленных кафе, но по сравнению с суетой Нью-Йорка это ничто. Я знаю, что именно об этом думает Белла, когда Сесилия и Дэнни выходят из машины и присоединяются к нам.