Порочное искушение

— Я знаю, что после этого ты не захочешь, чтобы я продолжала здесь работать, — шепчет она. — Ты не захочешь, чтобы я продолжала заботиться о Сесилии и Дэнни в таком нестабильном состоянии, как сейчас…

Она снова начинает плакать, и мне снова приходится бороться с желанием обнять ее. Желанием защитить ее, позаботиться о ней, утешить ее… Оно ощущается как физическое, как нечто, что я должен сдерживать, потому что знаю, что это не то, чего она хочет или в чем нуждается. Это ей не поможет. Это только усугубит ситуацию.

Но это, по крайней мере, я могу исправить. В этом я могу ее успокоить.

— Нет, Белла, — говорю я ей мягко. — Ты никуда не уйдешь, если сама не захочешь. Я понимаю. Честно говоря, я не могу представить, чтобы у тебя не было такой реакции. И это не настолько плохо, чтобы я не чувствовал, что все еще могу доверять тебе их.

Она поднимает глаза, заметно испугавшись.

— Ты не выгонишь меня?

Я качаю головой.

— Нет. Конечно, нет. Скажите мне, когда у тебя прием у врача, и я позабочусь о том, чтобы водитель был готов отвезти тебя. — Я делаю паузу, переводя дыхание. — Могу ли я еще чем-то помочь?

В данный момент я не могу отделаться от ощущения, что готов на все. Все, что в моих силах, чтобы убрать этот взгляд из ее глаз, чтобы помочь ей не чувствовать себя так. Это похоже на внутреннюю потребность, что-то более сильное, чем все, что я чувствовал в течение долгого времени, и мне приходится сдерживать себя, напоминать себе, что я понятия не имею, что ей действительно нужно. И не узнаю, пока она сама мне не скажет.

На лице Беллы появляется удивление, но очень ненадолго. Кажется, она удивлена тем, что мне не все равно, что я хочу сделать так, чтобы ей было лучше. И я в очередной раз убеждаюсь, что пересмотрел свое мнение о Масео за все то время, что я с ним работал. Ее отец должен был быть рядом с ней, заботиться о ней во время всего этого, тем более что он отчасти архитектор всего этого. Но, похоже, она осталась совсем одна.

— Нет, — тихо говорит Белла, сдерживая слезы и качая головой. Она вытирает лицо и слабо улыбается мне. — Спасибо. Попасть на прием мне очень поможет. И возможность остаться здесь, — добавляет она через мгновение. — Я действительно счастлива здесь. Это не значит, что я не была счастлива…

— Я знаю, — заверяю я ее. И я знаю. Я вижу это с тех пор, как она здесь. Я вижу, как она постепенно расслабляется, и на ее лице больше счастья, чем было, когда мы только познакомились. Она стала менее нервной. И теперь, когда все это произошло, я не хочу, чтобы она потеряла тот прогресс, которого добилась благодаря сегодняшнему вечеру.

— Если тебе что-то понадобится, — добавляю я, — скажи мне. Если я могу что-то сделать, я сделаю это для тебя. Обещаю.

Она дарит мне еще одну из тех маленьких, грустных улыбок.

— Я не думаю, что что-то есть, — мягко говорит она. — Но я буду иметь это в виду.

— Это все, о чем я прошу. — Я чувствую желание протянуть руку и снова прикоснуться к ней, чтобы утешить, но останавливаю себя. Вместо этого я встаю, борясь с инстинктом остаться с ней. Не оставлять ее одну, когда очевидно, что ей так много приходится преодолевать.

И снова она задерживается в моих мыслях, когда я наконец ухожу, пытаясь избавиться от образа ее, сидящей посреди своей кровати, простыни вокруг нее, волосы распущены по лицу. Но на этот раз все по-другому. Я скольжу обратно в свою постель и ощущаю тот самый приступ желания, ту реакцию, которую мне так трудно подавить, когда она рядом. Но это еще не все.

Это похоже на невозможный клубок эмоций — вожделение, сдобренное заботой, беспокойством, и кипящий ад ярости, бурлящий прямо под поверхностью, неоспоримое желание пойти и найти тех, кто причинил ей боль, чтобы заставить их заплатить за это. Я знаю, что Петр Ласилов мертв, а вместе с ним и многие его люди. Я уже слышал эту новость несколько месяцев назад. Но я уверен, что некоторые из его людей выжили. Уверен, что есть и те, кто участвовал в этом, но не заплатил никакой цены. И от этой мысли мои руки сжимаются в кулаки, а челюсть стискивается, когда я думаю о том, что бы я хотел сделать с теми, кто посмел совершить такие ужасные вещи с невинной девушкой. Кто превратил Беллу в то, что я видел сегодня вечером, — испуганную и сломленную.

Одно я знаю точно. Мне нужно снова поговорить с Масео, и как можно скорее.

14

БЕЛЛА

Остаток ночи проходит в обрывочных снах, ни один из которых не был хорошим, но и ни один из них не был настолько плохим, чтобы снова разбудить меня. Я просыпаюсь с ощущением, что спала хуже, чем за последнее время, и это правда, а еще мне становится неловко, когда в памяти всплывают события прошедшей ночи.

Габриэль зашел в мою комнату, очевидно, разбуженный моим криком. Сердце подпрыгивает в горле, когда я вспоминаю, как он обнял меня в тот момент, когда увидел, что я плачу, как прижал меня к своей груди на тот короткий миг, пока я не запаниковала и не отпрянула. Прошлой ночью, все еще находясь наполовину в тисках кошмара, он напугал меня. Но сейчас, в утреннем свете, я чувствую трепет в груди, что-то иное, чем страх.

Он отпустил меня. Я помню и это, и то, как он сразу же перестал прикасаться ко мне, как только понял, что от этого становится только хуже. Как он слушал. Как он пытался помочь. То, как он позволил мне остаться, хотя я бы не стала его винить, если бы он хотел, чтобы я ушла.

Утром я как обычно принимаю душ, одеваюсь, а затем иду поднимать Сесилию и Дэнни и готовить их к работе. К моему удивлению, когда мы заходим в столовую, Габриэль еще сидит за столом. Сердце мгновенно заколотилось в груди, меня охватило беспокойство. Неужели он передумал? Я оцепенело смотрю, как дети бегут к столу и садятся рядом с ним, явно радуясь тому, что он еще дома в будний день. Скажет ли он мне, что все обдумал и считает, что будет лучше, если я уйду?

Габриэль смотрит на меня с улыбкой, но я вижу беспокойство в уголках его глаз. Мне от этого не легче. Если уж на то пошло, это беспокойство еще больше усиливает мою тревогу, а возможность того, что он скажет мне, что будет лучше, если я уйду, заставляет меня чувствовать, что я могу потерять сознание, прежде чем у меня появится возможность сесть.

Похоже, он видит беспокойство на моем лице, как бы я ни старалась его скрыть, потому что он встает, что-то бормочет Сесилии, а затем обходит стол и подходит к тому месту, где стою я. Он жестом приглашает меня следовать за ним, когда он выходит из столовой, и я чувствую всплеск паники, а затем жжение угрожающих слез на глазах.

Вот оно. Он собирается сказать мне, чтобы я ушла. Он собирается…

— Мне жаль, — пролепетала я, с трудом сглотнув. — За прошлую ночь. За то, что разбудила тебя и…

— Белла. — Его тон добрый, но твердый, и все, что я собиралась сказать, замирает на моих губах. — Все в порядке. Все, что я сказал прошлой ночью, остается в силе. Я не переосмыслил все это утром, если ты об этом беспокоишься.

Это еще больше выбивает меня из колеи.

— Так и есть, — тихо признаю я, прикусив губу. И тут я вижу, как его глаза опускаются вниз, на мгновение задерживаясь на моем рте, после чего он быстро поднимает взгляд и снова встречается с моими глазами.

В воздухе внезапно возникает заряд, та искра, которую я уже чувствовала между нами, которую я почувствовала той ночью в гостиной, когда он пытался помочь мне убрать пролитое вино. Мое сердце трепещет, дыхание перехватывает, но в этот короткий миг ничего из этого не кажется плохим.