Порочное искушение

Агнес, должно быть, хотя бы немного заметила мою реакцию, потому что она бросает на меня обеспокоенный взгляд, идя к столу. Я не хочу, чтобы отец пришел сюда и снова побеспокоил ее, или Сесилию и Дэнни, поэтому заставляю себя выйти, дойти до гостиной, где, я уверена, он уже ждет.

Он не потрудился сесть, хотя я уверена, что Агнес предложила ему это сделать. Он стоит у камина спиной ко мне, глядя в окно гостиной, как будто это место принадлежит ему, и во мне вспыхивает странный гнев, чувство защиты этого дома, как будто это мой дом, а не Габриэля. Или, скорее, как если бы он был и моим тоже. Все, о чем я могу думать, это то, что ему нечего сюда соваться. Габриэль не стал бы врываться в его дом. У него больше уважения. И я уверена, что мой отец не назначал встречу.

— Папа? — Мой голос выше, чем мне хотелось бы. Он поворачивается, на его лице появляются жесткие черты, и мой желудок снова вздрагивает. Что случилось?

— Я хочу поговорить с тобой, Белла.

Я тяжело сглатываю.

— Хорошо, — говорю я, ненавидя дрожь в своем голосе, но не в силах ее остановить. Мой отец приехал сюда не потому, что скучает по мне. Я никогда не питала иллюзий на этот счет. Но реальность того, чего он, вероятно, хочет, становится все ближе и ближе с каждой секундой, которая проходит.

— Габриэль приходил ко мне сегодня. — Он поджимает губы, и я не могу не нахмуриться.

— Он пришел без приглашения или сначала позвонил? — Я знаю, что не должна была говорить это так быстро, но я не могла остановиться. Мой отец ведет себя грубо в доме человека, который только и делал, что пытался мне помочь, и я возмущена этим. Я зла на него, как никогда.

— Не надо говорить со мной таким тоном, юная леди, — огрызается он. — Габриэль пришел и практически допрашивал меня. О твоем прошлом. О Петре.

Холодок пробегает по позвоночнику, и я понимаю, что речь идет совсем о другом. Дело в том, что Габриэль начал копаться там, куда мой отец совершенно не хотел бы его пускать.

— Мне жаль, — как можно кротко отвечаю я. — Я не просила его об этом.

— Но ты рассказала ему, что произошло. — Это не вопрос, Габриэль, вероятно, не узнал бы ничего другого, и у него не было бы причин искать эту информацию, если бы я не сказала ему.

— У меня были кошмары. Я не могла пить таблетки, и его разбудил мой крик и плач. Он хотел знать, что случилось. Я должна была рассказать ему хотя бы часть. — Я тяжело сглатываю, стягиваю рукава на руках и обхватываю себя за талию. Мне хочется забиться в себя, подальше от отца, от воспоминаний обо всем этом. Как только я подумала, что все может стать лучше, происходит нечто, отчего все становится намного хуже.

Может, моему отцу и все равно, но он хотя бы проницателен. Он видит, что я делаю, и качает головой, на его лице написано отвращение.

— Ты слабачка, — говорит он, его голос резок. — Я видел, как люди терпели гораздо худшее, чем то, что они сделали с тобой, и выходили из этого более сильными. Знаешь, как Габриэль назвал это сегодня, когда услышал о том, что с тобой произошло? Пытка. — Он почти выплюнул это слово. — Ни ты, ни Габриэль ничего не знаете о пытках.

— А ты знаешь? — И снова слова вырываются наружу прежде, чем я успеваю их остановить прежде, чем успеваю о них подумать. Но я знаю, что мой отец никогда не переносил ничего подобного. Он мягкий человек, не по эмоциям, а по складу характера. Он не смог бы вынести того, о чем он говорит, того, что хуже того, что случилось со мной. Он также не в состоянии понять, что я предпочла бы терпеть физическую боль, а не то, что сделали со мной эти люди.

— Ты позволила этому взять над собой верх, — выплевывает он. — Ты использовала это как костыль. Но тебе нравится драматизировать, не так ли? Быть жертвой? Ты была всего лишь утешительным призом для Братвы, но теперь ты особенная. Или, по крайней мере, ты так думаешь, но все, что ты сделала, это стала почти бесполезным для меня человеком. Я потратил все эти месяцы, чтобы найти кого-нибудь, кто согласился бы жениться на тебе в нашем штате, а ты бросила все, чтобы присматривать за отродьями Эспозито…

— Я рад узнать, что ты на самом деле ко мне питаешь, Масео.

Голос Габриэля прорезает комнату, как нож, и я замираю, сердце колотится в груди. В этот раз я не виновата, и отец мне не чужой, но каждая частичка моего тела кричит о том, что нужно бежать, та реакция, которую я ненавижу и не могу контролировать каждый раз, когда возникает конфликт. Габриэль входит в комнату, в его руках гладкая глянцевая папка, и он кладет ее на диван.

— Тебе лучше уйти, — холодно говорит он моему отцу, обращаясь к нему, и только к нему. — В моем доме ты не будешь так разговаривать с Беллой.

Мой отец не струсил, ни в малейшей степени. В другом человеке это было бы впечатляюще, но рядом с холодной, уверенной фигурой Габриэля это лишь показывает моего отца таким, какой он есть, — человеком, позирующим перед тем, кого он считает ниже себя, но кто таковым не является.

— Она моя дочь, — произносит он, и Габриэль кивает.

— Так и есть. И в своем доме ты можешь говорить с ней, как тебе заблагорассудится. Но ты в моем, и я этого не потерплю. Иди, Масео. Пока я не начал пересматривать свой деловой портфель. И еще, — добавляет он почти в конце, — больше не приходи в мой дом без приглашения.

Челюсть моего отца сжимается, на лице появляется гнев, но он ничего не может поделать. Он на территории Габриэля, в его доме, и Габриэль имеет на это право.

— Поговорим позже, Белла, — жестко говорит он. А потом резко поворачивается и уходит.

Весь воздух покидает мои легкие, и я опускаюсь на диван, сердце все еще сильно бьется.

— Спасибо, — тихо говорю я, глядя на Габриэля.

— Не стоит благодарности. — Габриэль садится рядом со мной, достаточно далеко, чтобы не было шанса, что он случайно коснется меня, но все же достаточно близко, чтобы я могла почувствовать тепло, исходящее от него. Моя кожа снова покрывается колючками, дыхание становится коротким, и я нервно облизываю губы, не до конца понимая, что чувствую. Это слишком запутанно, особенно на фоне всего остального.

— Я вышел, чтобы уладить кое-какие дела, — продолжает Габриэль и достает глянцевую папку, открывая ее. Внутри пачка бумаг и конверт. Он протягивает мне конверт, и я открываю его, с удивлением обнаружив внутри две новые гладкие пластиковые карты. — Дебетовая и кредитная карты, — объясняет он. — На твое имя.

— Что? — Сначала я ничего не понимаю. — Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, — терпеливо говорит он, — что я пошел в банк и открыл для тебя счета. — Он кладет папку мне на колени. — Пришлось немного повозиться, чтобы сделать все это без твоего присутствия, но, к счастью, мое положение в жизни позволяет мне использовать свои связи так, что я могу обойти некоторые правила. В данном случае я обошел их ради тебя, потому что знал, что твой отец никогда не согласится помочь мне в этом. И я хотел сделать тебе сюрприз.

Я смотрю на бумаги. Я не могу осознать, что передо мной. Я вижу свое имя, подписи и цифры. Пять тысяч долларов на расчетном счете. Две тысячи на сберегательном. Передо мной лежат дебетовая и кредитная карты, на которых указано мое полное имя. Элизабет Изабель Д'Амелио.

— Ты… — Я не могу закончить фразу. Это кажется нереальным. Всего несколько дней назад мы с Кларой говорили о такой возможности, и она казалась такой далекой. Такой невозможной. Просто мечтой, что я смогу убедить Габриэля помочь мне обрести свободу. И вот все случилось, и я даже не просила.