Порочные игры
Шрифт:
— Вроде дорогого Генри — ты ведь его имел в виду?
— Послушай, — сказал я. — Видимо, я тебе неприятен, и сожалею, что навязал тебе свое общество. — Я хотел встать, но она схватила меня за руку.
— Не уходи, — сказала она. — Я совсем не то хотела сказать. Останься. Я не могу сейчас быть одна.
Вопреки здравому смыслу я снова сел.
— Ты не должен обижаться. Я просто не знаю, что говорю. Со мной такое часто бывает.
— Понимаю.
— Я хотела бы еще выпить, — сказала она.
Я снова позвал официанта, но он не торопился и несколько раз прошел мимо. Когда же, наконец, наш заказ принесли, ее голос и настроение неожиданно изменились.
— Ты сказал, что отдыхаешь здесь?
— Да, — ответил я, — решил
— По-прежнему пишешь?
— Да, пишу.
— А я ничего не делаю, — сказала она. — Вообще ничего. Это ведь счастье, правда?
— Ты так думаешь?
— А ты?
— Не знаю, не пробовал.
Она дотронулась до моей руки, и с ее костлявого запястья соскользнули дорогие часы, как это я не раз замечал.
— Ты здесь с кем-нибудь?
— Нет, один.
— Давай покажу тебе наш дом. Тебе наверняка интересно, как живут гадкие богачи — ты ведь именно так о нас думаешь, да? Пригодится для какого-нибудь романа.
Я взглянул на Алессандро, но он в это время беседовал с одной из официанток.
— Так тебе это интересно?
— Да, — ответил я, — если только ты располагаешь временем. Я сейчас расплачусь.
Я подошел к бару, встал рядом с Алессандро, не глядя на него, сказал:
— Я встретил знакомую из Англии. Она пригласила меня к себе домой. Не беспокойтесь, вернусь в гостиницу к шести. — И прежде, чем он успел что-либо возразить, я вышел.
Подсаживая Еву в поджидавшую ее гондолу, я почувствовал, какая она легкая и хрупкая. Во время поездки она почти все время молчала, откинувшись, словно в изнеможении, на потертое плюшевое сиденье. Мы проплыли через квартал Дорсодуро, где когда-то в деревянных домах жили бедняки; он был теперь отреставрирован богатыми миланцами в качестве pieds-a-terre [62] для уик-эндов. Наконец гондола проскользнула в узкий канал и примостилась между двумя разукрашенными столбами с позолоченными диадемами наверху, обозначавшими стоянку. Взглянув на готический фасад, я увидел, что он старательно подновлен, чего нельзя было сказать о соседних. Балконы, выходящие на канал хитроумным узором, сияли на солнце. Двое слуг, во всем черном, возникли из ниоткуда, словно угадав, когда прибудет хозяйка, и помогли нам выйти на сушу. Ева не обратила на них никакого внимания: это была обычная процедура, не стоившая благодарности. Я заметил, что никто не заплатил гондольеру — должно быть, он тоже служил у нее.
62
Временное жилище, пристанище (фр.).
По обеим сторонам от входа под маленькими окошками, забранными витыми чугунными решетками, помещались каменные патеры, высеченные в виде ритуальных декоративных тарелок. Я прошел за Евой в темноту внутренних помещений, а затем вверх по одному маршу каменных ступеней в mezzanino [63] , где в былые времена купцы устраивали свои кабинеты.
Теперь там стояла богатая, но разностильная мебель. Образчики малопривлекательного итальянского модерна соседствовали с гобеленом, а рядом — неожиданно — стоял телекс-аппарат.
63
Мезонин (ит.).
Мы пошли дальше, в piano nobile [64] , где находились главные свидетельства богатства семьи. Шесть канделябров Мурано свисали с расписного деревянного потолка. Мебель здесь была времен барокко; стулья покрыты превосходной вышивкой, на стенах — множество полотен старых мастеров, в том числе один великолепный Каналетто [65] ,
украшавший дальнюю стену комнаты. Я долго стоял перед ним.— Тебе нравится? — спросила Ева.
— Изумительно.
64
Бельэтаж (ит.).
65
Каналетто, Джованни Антонио (1697–1768) — итальянский живописец.
— У всех наших знакомых есть Каналетто, так что отец, конечно, не хотел отставать. С ним все в порядке, но зачем смотреть на это, когда за окном все то же самое в натуральном виде?
Я пропустил мимо ушей эти ее полные снобизма слова. Пока я любовался картинами, она налила себе выпить и растянулась на одном из парных диванчиков, стоявших по обе стороны огромного камина. Ее юбка задралась, обнажив тощие ноги.
— Ну как, впечатляет?
— Конечно.
— А я больше этого не замечаю. Это просто еще один дом — и только.
— Мы посмотрим остальное?
— Как хочешь.
Она допила свою рюмку и неуверенно встала.
— Я покажу тебе комнату Виктора. Хочешь?
— Охотно посмотрю все, что покажешь.
Через следующую дверь мы вышли на лестничную площадку. Здесь в нос ударил тяжелый запах ладана, даже голова закружилась. Перед нами была резная деревянная дверь, на которой висел венок. Ева посторонилась, пропуская меня. Когда глаза привыкли к перемене освещения, я увидел, что в комнате пусто, если не считать стола на козлах, вокруг которого стояло не меньше дюжины зажженных алтарных свечей. На столе лежали фотографии Виктора в орнаментированных серебряных рамках. Позади стола с задней стены на меня смотрела большая композиция Уархоля [66] — примерно с десяток цветных портретов Виктора.
66
Уархоль, Энди (1930–1987) — американский художник, представитель поп-арта; часто создавал произведения из фотографий знаменитых людей.
— Это мой храм в его честь, — сказала Ева. — Свечи меняют каждый день. Видишь, каким он был красивым? Даже мертвый он не утратил красоты, как некоторые. В этом Господь был к нему милостив.
Я подошел ближе к столу. В центре лежала белая роза, а рядом — опавший лепесток. Рассмотрев фотографии, я не мог не согласиться с тем, что Виктор был наделен своеобразной красотой, но лицо его, слегка грубоватое, напоминало маску, а глаза ничего не выражали.
— Почему ты не спрашиваешь, отчего он умер?
Я промолчал, зная ответ заранее.
— Он умер от модной заразы, которая скоро всех нас перекосит.
Она подошла ко мне и кончиком алого ногтя приподняла отпавший лепесток розы.
— Надеюсь, он не очень сильно страдал, — сказал я.
— Дело кончилось сущей ерундой, которую называют «подружкой стариков». Пневмонией, — пояснила она, видимо полагая, что я мог и не понять. — Да, он страдал, но он был таким мужественным, никогда не жаловался. Я нянчила его, нянчила до самой кончины, в страданиях мы были вместе, как и во всем остальном.
— Конечно, я не сомневался.
Она порывисто схватила мою руку и повернула лицом к себе.
— Что ты знаешь об этом со своими глупыми, безобидными маленькими романчиками? Ты не можешь понять, чем мы обладали, что делали. Генри был прав — он считал, что ты не способен понять ничего за пределами своего скучного маленького мирка, где все разложено по аккуратным маленьким полочкам и нарушать порядок нельзя. Ты, видимо, очень рад, что не переспал со мной, когда я попросила об этом, да? Я уже тогда знала, мы оба знали. Только поэтому я и предложила меня трахнуть. Не думай, я не увлеклась тобой — просто хотела поделиться хорошей новостью!