Порочные занятия

Это мощнее, чем на прошлой неделе, когда профессор Сегал привязал меня к креслу, из-за того, что сейчас вся кровь прилила к голове.

А еще он грубее и быстрее. Как будто знает, что я менее чувствительна, находясь с такой позиции, и компенсирует это.

Профессор лижет в бешеном темпе, от которого у меня содрогается сердце. Та часть меня, которая думает, что он сошёл с ума, дрожит, другая часть, которая хочет большего, подталкивает к нему бедра.

— П-пальцы, — кричу я. — Пожалуйста.

Профессор Сегал шлепает меня по внутренней поверхности бедер, что только добавляет к удовольствию.

— Кто верхний?

— Вы, — выпаливаю я.

— Кто? — он рычит в мою киску.

— Профессор Сегал, — говорю я намного громче.

— А кому принадлежит эта киска?

— Вам, — всхлипываю я.

Он продолжает, и мы наполняем подвал тяжелыми вздохами. Это больше кружит голову, чем вчерашний шнапс, больше волнует, чем момент, когда его щедрый чек пришел на мой банковский счет.

Пульсирует везде, покалывает в местах, которые я не считала чувствительными, и дрожу там, где он нужен мне больше всего.

Я хочу сжать бедра и поймать его голову. Я хочу сказать ему, чтобы он замедлился, потому что я слишком быстро кончу. Но потом я вспоминаю, что этот мужчина способен доставлять многократные оргазмы.

— О, черт, профессор, я сейчас…

Кульминация ударяет, как циклон, вырывая душу с места, где она покоилась. Мое сознание кружится, выпархивает из подвала, из виллы и плывет по небу сквозь сияние.

Я никогда не переживала ничего настолько сексуально убийственного, чтобы вызвало бы вне телесные ощущения, никогда не думала, что такое возможно.

По крайней мере, до сих пор.

Высокая нота витает на краю моего сознания, непрерывный звук ужаса или блаженства. Требуется несколько ударов сердца, охрипшее горло и пустые легкие, чтобы понять, что звук исходит от меня.

Сознание возвращается в настоящее, когда я шумно втягиваю воздух, и только тогда я замечаю, как все мое тело содрогается от мощной кульминации.

Профессор Сегал проводит языком от клитора к моей дырочке длинными, вялыми, неторопливыми движениями, растягивая ощущения, заставляя их блекнуть, но не исчезать до конца.

— Черт, — говорю я сквозь судорожные вдохи. — Что Вы пытаетесь сделать? Убить меня?

Он смеется и сжимает мой клитор с небольшим давлением, которое подталкивает меня к новой разрядке. Второй оргазм более терпим — меньше духовных ощущений и больше физического взрыва. Мои внутренние мышцы пульсируют и сокращаются в собственном ритме, который перекачивает экстаз в дрожащие конечности.

Я дергаюсь в оковах, когда профессор отпускает пальцы. Проходит несколько секунд, прежде чем мои губы возвращают себе способность говорить.

— Почему? — говорю я сквозь судорожные вдохи. — Почему Вы смеетесь?

— Знаешь ли ты, что оргазм называют la petite mort? — он спрашивает.

— Это «маленькая смерть» по-французски, — говорю я со стоном. — Если это так, то я попала в рай.

Повернув колесо на место, он отвязывает мои ноги, а затем и руки, которые безвольно падают по бокам. Наконец он расстегивает упряжь, и я, абсолютно обмякшая от оргазма, падаю в его объятия.

— Как ты? — спрашивает он, и это звучит слишком весело для человека, который только что пытался убить меня избытком удовольствия.

— Хватит, — хриплю я.

— Хм… — говорит он. — Это не похоже на «желтый» или «красный».

Я растворяюсь в нем со слабым смешком.

— Как будто Вы можете выжать из меня еще один оргазм.

Он нежно похлопывает меня по заднице.

— У нас в распоряжении весь вечер.

— Вы на виагре? — выпаливаю я.

Он издает странный звук, который может быть смехом.

— Двадцать восемь — это не старость.

— Хммм, — между нами почти десятилетие, но я слишком устала, чтобы говорить о разнице в возрасте.

Все еще прижимая меня к своей груди, он кладет меня на кровать и шелковые простыни, а затем обнимает сзади меня, свернувшуюся калачиком.

Когда я засыпаю, то наконец отпускаю свои сомнения. Он отправился домой со мной, а не с доктором Раринг. Профессор Сегал не думает, что я хуже, потому что младше.

***

Я не уверена, сколько времени прошло, или мне это кажется, но матрас рядом со мной прогибается. Я приоткрываю глаза и вижу обнаженную фигуру профессора Сегала, исчезающую за кожаной занавеской.

— Ты не отвечаешь на звонки, — говорит мужской голос, который полностью вырывает меня из сна.

Что здесь делает незнакомый мужчина, когда мы в постели?

— Теперь ты знаешь, почему, — никогда не слышала, чтобы профессор говорил так холодно.

Мужчина усмехается.

— Кто это? Еще одна из твоих блядей-извращенок?

Затаив дыхание, я сажусь на кровати, прижимаю шелковую простыню к груди и жду.

Чего, не знаю.

Возможно, того, что профессор Сегал защитит меня или, по крайней мере, скажет этому человеку, чтобы он шел нахрен и убирался из дома, но их шаги исчезают в коридоре.

— Я бы предпочел не использовать такую неприятную терминологию, — отвечает профессор.

Эхо слов профессора Сегала врезается под дых с болью, которая только усиливается от хихиканья мужчины. Его единственное возражение против того, чтобы называть меня блядью, заключалось в том, что ему не нравится формулировка?

Не то чтобы я была его девушкой, или другом, или приятелем, или даже человеком, заслуживающим уважения. Он не упомянул ни о том, что у меня есть имя, и даже не сказал, что это не его дело. Он пропустил комментарий этого человека мимо ушей.

Потому что я для него — шлюха.

Руки сжимают шелковые простыни, и я зажмуриваюсь.

Какого хрена я вообще ждала? Предложения руки и сердца?

Каждое утро я встаю на колени и отсасываю. По выходным соглашаюсь на то, чтобы меня пытали и трахали всевозможными предметами. Как еще можно описать женщину, которая занимается сексом и позволяет себя унижать за деньги?

Папины слова гремят в голове. Я грешница, никчемная шлюха, годная только для одного, прямо как моя убогая мать. Именно по этой причине он заставлял меня возвращаться домой каждые выходные, ведь он не мог поверить, что я смогу пойти против своей ожидаемой природы.