Порочные желания

Сколько сантиметров язык у человека: пять? девять? На сколько сантиметров, можно выпялить язык, изо рта? На три? На пять? На семь? Но даже таким языком, умело орудуя, можно доставить девушке наслаждение!

Боже мой! Как он лизал!

Ни до, ни после, никто не лизал мой похотливый клитор так, как это сделал Крюгер! Плешивый, и весь в коросте, бездомный пёсик. Лизка, потом, этими же словами, выразила свои ощущения. Присовокупив – Жаль, что у тебя не собачачий …

Я, правда, так и не поняла: член, или язык? Хотя, откуда, у меня, член?

Его язык, гораздо более длинный, чем у Лизки (чем твой, говорила мне, потом, Лизка) и доставал там, где Лизкин (где твой, говорила мне, потом, Лизка), достать не смог бы, ни – ко – гда! Покрытый тысячами мельчайших пупырышков, которые я чувствовала каждым квадратным миллиметром своего лобка, промежности и ануса … – Оооо! От наслаждения я задрала ноги, и раздвинула их, давая Крюгеру полный доступ к моим прелестям! И он ублажил меня так, как никогда, до этого, не ублажала меня Лизка (Лизка мне, потом, сказала то же самое). Его горячий и влажный, покрытый пупырышками язык, двигался от кобчика до клитора и выше, к животу … – Оооо! Блаженство! Я стонала, закатив глаза, и мальчишки отпустили мои руки, и пялились во все глазёнки, то на мою улыбку высшего блаженства, то на язык Крюгера, орудующий у меня между ног!

Блаженство не может длиться бесконечно. Закончилось и наше, с Лизкой. Пёсики, возбудились, и полезли на нас, тычась своими красными, собачачьими, в наши, распалённые лаской и похотью, киски! Ооо! Здесь было всё! И наслаждение от ебли, когда пёсик, засунув свой шестнадцатисантиметровый, двигался в одном темпе (подёргивая задом) минут семь, до первого излияния. И раздирающая, своды, боль от кнора, раздувшегося и застрявшего в пизде ещё на пять минут, до второго излияния спермы собачачьей. Мы стонали от наслаждения, мы извивались, мы корчились от боли, мы кусали губы, мы всхлипывали и вскрикивали! И когда Фреди и Крюгер, кончили в нас и соскочили с нас, ни у меня, ни у Лизки не осталось сил. Распластавшись, с раздвинутыми ножками, мы лежали на диванчике, а из наших пиздён текла, и текла сперма. У мальчонок округлились глазёнки, вспотели кулачонки, запотели муди и струился ручьями пот из-под мышек!

– Финита ля комедия! – изрёк Квазимода и повернулся, намереваясь уйти.

– Квазимода! – Урка смотрел на Лизку – Надо бы их выебать, для полноты картины

– Да кто, их, после этого, ебать то станет? – скривился Квазимода

– Мы! – хором ответили мальчишки.

Квазимода опять скривился – Ну тогда тащите их в подвал.

Мальчонки, уцепившись за наши ручонки, повели к подвалу, но Лизка упиралась, хотя и не вырывалась, и тогда её стали, просто, тупо, толкать сзади, одновременно и лапая, и щипая за сиськи, за жопу, за ляжки. Лизка противно скулила и отмахивалась, но к подвалу, хоть и сопротивляясь, всё же подвигалась. Нас завели в бомбоубежище, задраив дверь. И опять, меня, вёл, держа за руку, Утюг, а Лизка шла, держась за мою руку. Нас втолкнули в комнату с вентилятором и завалили на тюфяки, прогоркший и вонючий запах которых, от немытых тел, теперь, после помойки, не ощущался. В первый раз нас трахали пятеро. Теперь их девять.

Нет. Восемь. Квазимода, упал на свой тюфяк и молвил – Делайте, что хотите. Я, пас!

На несколько секунд зависла гробовая тишина, только ритмично поскрипывал вентилятор, в зарешёченном окошке.

А потом …

Что было потом, я помню смутно. И Лизка, тоже, мало что запомнила. Вряд ли, и мальчишки, что-то запомнили из той, жуткой, оргии. Один Квазимода, с полупрезрительной улыбкой на обезображенном лице, смотрел на происходящее, поблёскивая глазом. Куча потных тел, с торчащими членами и члениками, навалилась на нас, чуть не задушив, сначала, а потом, чуть не заебав в усмерть! С минуту, пыхтя и толкаясь, они, все разом, пытались засунуть! Нас катали по тюфякам, раздвигали и задирали наши ноги. Но стоило, кому-то, воспользоваться моментом и запрыгнуть на меня или Лизку, потные ручонки схватывали его и оттаскивали. Пару раз, мы с Лизкой, вообще лежали одни, секунд семь-восемь, пока мальчишки мутузили друг друга. Но вот, в их беспорядочной возне, наступила слаженность. И вот уже четверо, по двое на каждую, трахают нас! А ещё четверо, стоят рядом, с хуишками наизготовку, и ждут.

Трахали нас так: один сидел на ногах, другой – на сиськах! Один, сидя, тыркал в киску, другой, стоя на коленях, совал в рот. Кончали они, конечно, не вместе, и когда один отваливался, садился другой, и … и так, в несколько кругов. Я насчитала три захода, после чего, утратила связь с реальностью. Лизка, со своёй манденью, утолить которую, не всякий мужик смог бы, насчитала пять заходов, и тоже поплыла!

Как всё закончилось (имеется в виду, секс, если – это, можно назвать сексом), ни я, ни Лизка не помним.

Но мы запомнили, как ВСЁ закончилось. Нас, обоссали. Встали кружком, над нашими истерзанными телами, и поливали. Как будто костёр тушили. Хотя, надо сказать, что эта процедура, если не остудила, наши, разгорячённые еблей, тела, то в чувство, привела.

Когда мы осознали, что на нас ссут! Мы завизжали, и стали закрывать руками рты и глаза. Нас вывели на улицу и … и вот, в разорванных юбчонках и футболках, пропитанных, насквозь, мочой, мы пошли к остановке. Несколько раз останавливались и подтирались трусиками, и вытирали ляжки, по которым текла, и текла сперма. Потом мы ехали на трамвае, и вокруг нас, все сиденья, были свободны, и кондуктор не подошла к нам.

Мне повезло, мамы дома не было. Лизке, тоже: её папа и мама, пришли через полчаса, когда Лизка выходила из ванной. На следующий день позвонила Лизка, на домашний

– Воришки, твои мальчишки. Они у меня сотовый спёрли.

– Да они такие же мои, как и твои.

– Ты же с ними познакомилась. И первая трахалась!

Всё-таки, Лизка, была стервоза! И за что я люблю её?

Сотовый вернули. Я встретила мальчишек через два дня, и они отдали мне Лизкин телефон, улыбаясь, при этом, как-то загадочно. Разговора не получилось. Я спешила на работу, только позволила им облапать меня, но не по одежде, а под: ручонки то у них грязные. Потом шла, и всё принюхивалась, и поёживалась от мурашек, бегающих там, где они меня лапали.

Можно, было бы, и закончить на этом. Но вы помните, мальчишки улыбались? Короче, кто-то из них, снимал, на Лизкин сотовый, всё, что происходило на помойке. И выложил на ю-туб!

Мне повезло: моё милое, и невинное личико, в кадр, не попало ни разу. А вот Лизкино! Искажённое гримасой блаженства, от куни(ани)лингуса, в виртуозном исполнении Фреди, пару раз заполняло экран.

…

– Ты должен наказать её, Дима!

– Танюша – это же дочь! Любимая дочь. Я, на неё, даже голоса не повышал.

– Не знаю. Ты мужчина, отец, и должен наказать её!

– А как бы ты наказала?

– Отхлестала бы мокрым полотенцем! Чтоб, до синяков!

– Так жестоко, Танюша?

– А ты представь, кто-то из знакомых увидит? Если, уже, не увидели. Позора не оберёмся! Ты должен наказать Лизку!

Возня, смихуёчки и …

– Ну иди ко мне. Ты сегодня быстро возбудился. Что это с тобой? На мою злость, что ли? Ого! Торчит … и твёрдый! Надо почаще злить меня. А то забывать стала, когда, последний раз, таким натягивал … Ооохаааа! … Ещёооо! …

Лизку отшлёпали. Ремнём, по попе.

– Так, для виду – рассказывала она – Чтобы мама не отхлестала мокрым, скрученным полотенцем.

Шалава сисястая

Идея Катьки

Сосуд

В тот год мы закончили седьмой класс. В то лето, двух моих закадычных друзей, Тольку и Кольку, родители не отправили в пионерский лагерь. И мы, все дни напролёт, и даже ночи (!), когда ходили на рыбалку, проводили вместе. Обязанностей по дому у меня было немного: вымести пол, прополоть грядки, полить капусту, да окучить картошку. Пол я выметал через день. Грядки прополол за полдня. Капусту поливал вечером, если не было дождя. Картошку, на огороде, окучил за три дня.