Порочный ангел

Москвин подошел и потер мои соски прямо через тонкий хлопок. Я застонала и прикусила губу. Глеб нажал на нее большим пальцем, освобождая от моих зубов, склонился и сам стал покусывать, заставляя меня стонать громче ему в губы, ерзать и гореть нетерпением.

— Тшшш, малыш, — зашептал Москвин, прекращая терзать мою губу. — Не спеши. У нас весь день впереди. Столько всего. Для тебя… Для нас.

Я схватила его за шею, не желая отпускать, сама стала целовать. Глеб посмеивался, наслаждаясь моим нетерпением, но не сопротивлялся. Мне самой пришлось отпрянуть, потому что в дверь постучали.

— Доставка. Сюда матрас? — гаркнул кто-то.

Я вздрогнула. Москвин немедленно укутал меня в плед, мотнул головой в сторону коробок, веля мне отойти.

Спустя пару минут в центре зала стоял матрас, накрытый еще одним пледом.

— Ты заказал матрас с доставкой для сессии? Специально? — спросила я, едва снова обрела дар речи.

— Да, — подтвердил Глеб. — Изначально я хотел уложить тебя на кровать с балдахином, в шелка и золото, но едва ты позвонила, то понял, что не хочу терять время на приготовления и всю эту мишуру. Они будут только отвлекать. Только ты важна, Лесь.

Он смотрел на меня долго. А я не могла понять, как отношусь к этой идее. С одной стороны было немного обидно и даже унизительно чувствовать себя достойной одного лишь матраса, но с другой… Только я знала Глеба, из его уст это звучало как шикарный комплимент. Наверно.

— Скажи что-нибудь, — попросил Москвин.

Я моргнула и вдруг увидела совсем другого мужчину. Не самоуверенного, бессовестного демона, а художника, который вывернул душу наизнанку и ждет от своей музы вердикта. Я могла казнить его или помиловать. Он весь был передо мной сейчас. Напряженный, сомневающийся, нетерпеливый, эмоционально обнаженный.

— Давай. Сделай это, — сказала я тихо. — Я готова.

Уголок его рта дернулся, обозначая мимолетный триумф. Глеб подошел ко мне, повел за руку к матрасу и оставил там.

Он не просил сесть или лечь, раздеться или что-то расстегнуть хотя бы. Просто отошел на несколько шагов и снова поднял камеру.

Он снимал все:

мою нерешительность, пока я топталась у матраса, мои угловатые позы, пока я присаживалась и пыталась поворачиваться для лучшего ракурса, мою улыбку, когда я смотрела, как Глеб снова и снова ловит кадры, меняя позицию, мое прозрение, когда я поняла, что всегда красива для него.

Дальше я смутно помнила, что было. В какой-то момент мне стало тепло, а потом невыносимо горячо. Глеб точно уловил момент и попросил расстегнуть джинсы.

Он подошел и погладил меня между ног, усугубляя возбуждение. Кажется, еще немного, и я бы кончила. Все, что мы делали, было адски сексуально.

Было много фото с расстёгнутыми джинсами и со спущенными бретельками маечки. Глеб все время теперь подходил, чтобы целовать мои губы, мои соски, мой живот. Когда я забывала о камере и фото, собиралась просто снять джинсы и заняться с ним любовью, он отходил и снимал меня снова. Я хныкала, просила его вернуться, сжимала свою грудь и ерзала, потирая бедра друг о друга.

Но Москвин не возвращался. Он лишь требовал больше.

— Еще, малыш. Сдави соски сильнее, я бы сделал именно так.

— Сделай, — почти плакала я, ненавидя сейчас его проклятую камеру и расстояние между нами.

— Позже. Руки наверх, Лесь. Не трогай себя сейчас. Да, вот так лежи, маленькая.

Я вытянулась на матрасе, как он просил, подняла руки. Глеб уперся коленом в матрас, навис надо мной, снимая сверху. Я то прикрывала глаза, то смотрела прямо в камеру, соблазняя его.

Его терпение лопнуло.

Москвин буквально разодрал на мне майку, избавил от джинсов и трусиков, накрыл своим телом.

Наконец, я снова почувствовала его губы на своих, на шее и на груди, язык, что очертил пупок и провел влажную дорожку до лобка.

Я вскрикнула и кончила, едва он лизнул клитор.

— Твою мать, Лесь, — это же невозможно, — рычал Глеб мне в губы, снова целуя.

Его палец поглаживал меня, позволяя кончать сильнее и дольше, пока Москвин шептал.

— Я же не могу удержаться, маленькая. Ты такая горячая. Волшебная. Превращаешься в бестию… И у меня крышу сносит… Напрочь.

Пока он говорил это, я спешно расстёгивала его брюки, желая скорее ощутить внутри моего демона.

Да, матрас был очень правильным решением.

Глеб проникал в меня медленно, но двигался быстро. Он согнул мои ноги в коленях и прижал их к груди. Я принимала его так глубоко. Каждый толчок заставлял вскрикивать и зажмуриваться. Искры летели из глаз.

Глеб резко вышел и перевернул меня на живот, приподнял мои бедра, снова вошел и стал трахать сзади. Оргазм накрыл меня так неожиданно. Я вроде бы ждала его, но все равно не ожидала, что это будет так скоро и резко.

Я упала на матрас, вытягиваясь, чувствуя, как Глеб накрывает меня своим телом, как одеялом. Он не остановился, только стал двигаться во мне медленнее. Давал отдохнуть, перевести дух.

Я захныкала, когда он сел на пятки и потянул меня назад, заставляя двигать попкой, чтобы самой насаживаться на его член.

— Ты сама виновата, малышка, — мягко укорил меня Москвин. — Эти два дня нам нужно было трахаться без остановки, тогда сейчас была бы нормальная сессия.

Он в очередной раз был прав, чёрт подери, но я не собиралась это признавать. Мы все успеем. Потом. Сейчас — только мы.

Кажется, Глеб показал мне все, что знал о сексе. Ему все время было мало. Я кончала снова и снова, а он как будто питался моими оргазмами и никак не мог насытиться.

В какой-то момент я махнула руками и услышала, как что-то упало. Камера?

— Черт с ней, — тут же сказал Глеб и закрыл мой рот поцелуем, заставляя забыть обо всем.

Моей последней мыслью было, что в тот самый следующий раз нужно поставить камеру на автомат, пусть снимает нас. Наверно, на зеркальной лейке нет такого режима.

Все, больше я не могла мыслить, только чувствовала, тонула в блаженстве, умирала и возрождалась.

Глеб был прав. Больше не было обшарпанного подобия студии, не было матраса, не было прохладного воздуха и не самого приятного запаха. Только мы. Я ощущала только парение, вдыхала запах возбуждения Глеба, слизывала пот с его кожи, целовала и подавалась навстречу, учась угадывать его желания.

В какой-то момент стало почти больно, неудержимо хорошо. Кажется, я кончала в сотый раз, и этот оргазм был долгим, бесконечным, невыносимым.