Порок сердца

— Дура! Какая же я дура! — на ходу, не переставая, ругала она себя.

Обескураженный отец Пантелеймон посмотрел ей вслед, прикрыл дверь, встал на колени перед образами и начал молиться.

Через полчаса Пантелеймон встал с коленей.

— Ольга! Ольга, собери меня, я к Кате в монастырь. Ольга! Где ты? Куда она подевалась?…

Он еще раз окликнул жену, но к его удивлению, никакого ответа не последовало. Он, не торопясь, собрался сам, вышел во двор и остолбенел, увидев, как резко газует его машина, в окне которой промелькнули очки и платок Лены.

— О Господи! Не натворила бы бед, дура окаянная.

Пришлось идти на дорогу и ловить попутку. В такую метель желающих проехаться по заснеженной дороге до деревни, где жила Катя, было не много. С трудом уговорив молодого парня довезти его, он наконец выехал. Дорога и вправду была ужасна, местами она обледенела, видимость была нулевая, приходилось сбрасывать скорость до минимума. Он опоздал, поэтому не был удивлен, что Катя не встречает его, как обещала. Подъехав к месту, отец Пантелеймон отпустил водителя.

Он не сразу заметил тело. Сперва он увидел свою машину, стоящую как-то боком, поперек дороги к дому, с распахнутой дверцей со стороны руля. Только обойдя машину, он разглядел припорошенную свежим снегом Катю. Все ее лицо было в крови, она без сознания, недалеко валялся разбитый фонарь. Отец Пантелеймон осторожно положил Катю на заднее сиденье своего «зубила», забежал в дом и, к своему облегчению, нашел там спокойно спящего ребенка. В доме не было никого, видно, женщины, живущие здесь, ушли на всенощную в монастырь и оставили Катю встречать его. Осторожно взяв девочку, он вынес ее из дому и тоже положил в машину.

Сев за руль, решил, что нужно все-таки сделать один звонок. Он набрал номер Павлова:

— Саша! Это отец Пантелеймон! Лена дома?

На том конце провода как-то нечетко ответили:

— Н-н-нет…

— Саша, случилась беда, — отец Пантелеймон торопливо заговорил, боясь, что его перебьют и не дадут договорить, — у Лены могут быть очень большие неприятности.

— Это точно. Будут, нах. — Как ни странно, Павлов с ним сразу же согласился. — Большие неприятности нах у нее и еще кое у кого — это уж точно нах. Я с ней сам разберусь — пусть только нах домой заявится.

— Подожди, Саш, — священник опешил, — ты что — уже все знаешь?

— Все нах. И даже больше. А твой звонок нах только подтверждает все. Вот уж не ожидал нах, что еще ты проявишься.

— О чем ты?

— О чем нах? О всем! Кирдык нах вашей попобратии, понял?

— Подожди, я сейчас приеду, ничего не делай!

— Поздняк. Нах.

Павлов бросил трубку.

Отец Пантелеймон снова набрал номер Павлова, но тот больше не ответил и вообще отключил телефон.

Отец Пантелеймон принялся набирать другой номер.

— Гриша! С Катей случилось несчастье! Я везу ее в больницу! Жди меня там!

Как мог быстро, он доехал до больницы, там его в приемном покое уже поджидал Григорий. С большой осторожностью они вытащили Катю из машины, Григорий сразу увез ее на отделение. Ребенка отец Пантелеймон отдал медсестре, а сам сел ждать в пустом больничном коридоре. Его мобильный резко зазвонил, взглянув на него, священник увидел, что это Павлов:

— Можешь забирать свою подружку нах. Я ее убил…

Пантелеймон чуть не выронил телефон, но раскисать не было времени. Он снова был за рулем и мчался к Павлову.

Дверь нараспашку — звонить и требовать, чтобы его впустили было незачем. На пороге лежал с проломленной головой шофер Лены — известный всему городу как Кинг Конг. За столом гостиной лежал, уронив голову на стол, с бутылкой в руке Павлов в полном отрубе, рядом с диваном — с окровавленной головой — Лена, под ней — бейсбольная бита — вся в крови.

Пантелеймон, переведя дух, первым делом сделал звонок в милицию, все подробно объяснил и сказал, что ждать их приезда не будет, нужно оказать помощь пострадавшей. Он на руках отнес Лену к машине и снова помчался в городскую больницу, где передал ее несчастному Григорию. Григория было не узнать — он как будто постарел на десять лет, на все вопросы о Кате качал головой. Лену срочно надо было на родильное отделение, но сегодня отмечали юбилей заведующего и весь персонал был не в состоянии что-либо делать, они не ждали никаких осложнений этим вечером и пустились во все тяжкие. Только одна пожилая медсестра с родильного была трезва и готова оказать помощь. Григорий, который и так валился с ног от усталости, был вынужден с этой медсестрой принимать у Лены искусственные роды. К их огромному облегчению, они справились — родилась здоровенькая и красивая девочка. Когда все было позади, Григорий держал девочку на руках и мог наконец расслабиться — перестать контролировать свои поступки и чувства. Он смотрел на девочку, и по его лицу катились слезы, какие это были слезы, то ли радости, то ли горя, он и сам не смог бы ответить. Лена же была плоха, она не приходила в сознание, находилась в коме, и ее состояние не предвещало ничего хорошего.

* * *

Павлов прервал свой рассказ и обратился к Григорию, так и не убрав пистолет от виска дрожащей Кати:

— Ну что, Григорий, я — все нах. Теперь твоя очередь.

— Я не верю ни одному твоему слову, Павлов.

Молчавшая во время рассказа, Катя вдруг как заведенная затвердила на одной ноте начало своей медитации:

— Я Катя, Катя, КАТЯ…

Не обращая на нее внимания, Павлов продолжил разговор с Григорием:

— А мне плевать! Ну-ка быстро рассказывай нах, что дальше было! А не то порешу, на хрен, и ее, и тебя прям щас нах!

Гриша, уставившись в пол, начал говорить:

— В ноги он упал мне — вот что дальше было. Я над Катей сидел — она угасала, и я вместе с ней, а тут…

ГЛАВА 3

Коламская больница. Приемный покой 26.02.1999 00:15

В приемном покое стояла тишина и никого не было, не считая нервно меряющего коридор шагами отца Пантелеймона. Время от времени он останавливался, читал молитву и крестился. В покой, прогнав тишину, зашел тяжело шаркающий Григорий с гримасой боли на лице, за ним — пожилая медсестра. Она обратилась к хирургу:

— Григорий Борисыч, пойду я на отделение.

— Конечно, Валя. Кошмарный вечер.

— Мне очень жаль.

— Да-да, иди, Валя, отдохни.

Она посмотрела с сочувствием на Григория и ушла. Тот немного постоял и тяжело уселся за стол, обхватив голову руками.

Отец Пантелеймон, не выдержав напряжения паузы, спросил тихим голосом:

— Что, умерли?

— Девочка у Лены, три восемьсот, здоровая, в родильном.

— АЛена?

— Умирает, часа два у нее есть. Сердце. Как я устал!

— Что же ты сел здесь? Надо спасать их! Катя! Лена! Они же еще живы! — Отец Пантелеймон подбежал к Григорию и, схватив его за локти, поднял из-за стола. — Делай же что-нибудь! Может, их в Москву?

— Все. Все, что можно, я сделал. Я не Бог, отец Пантелеймон. — Григорий не сделал никакой попытки освободиться. — А Бог, если он есть, тоже сделал все, что мог. Моя Катя умирает у меня в больнице. Даже если случится чудо, она уже никогда не будет ходить, видеть, говорить — она просто овощ. МОЯ КАТЯ! Где справедливость, отец? Или справедливость в том, что Бог забрал и Лену тоже? Праведницу и грешницу вместе, чтобы никому не было обидно?