Порожденная иллюзией
Шрифт:
– Теперь все говорят лишь о твоей матери! – Миссис Линдсей выплевывает слова. Лицо ее уродливо перекошено. – А твоя мать… она мошенница! Обманщица! Воровка!
Я не вижу, как она поднимает руку, и удар обжигает мое лицо прежде, чем я успеваю среагировать. Удар достаточно сильный, так что я отшатываюсь, а миссис Линдсей смотрит на свою ладонь, будто не может поверить в содеянное.
Воспользовавшись ее удивлением, я отступаю.
– Вы сумасшедшая! – На глаза наворачиваются слезы.
– Нет, это твоя мать сумасшедшая, если думает, будто ей такое сойдет с рук. Я знаю людей. Разных людей.
Ее
– Лучше передай ей, чтоб поостереглась! Я собираюсь ей помешать! Передай ей это! Мертвые не любят обманщиков!
Я бегу, пока покалывание в боку не заставляет меня остановиться. Лодыжка пульсирует, а дыхание с хрипом вырывается из горла. Она ненормальная, абсолютно чокнутая! Я тороплюсь домой, чтобы предупредить маму.
Глава 18
– Я убью ее, – говорит мама, прикладывая лед к моей щеке. – Нам никак не удастся скрыть эту отметину.
Я пялюсь на родительницу, открыв рот:
– Тебя только это волнует?
Она хмурится, лоб ее прорезает глубокая складка, и я пораженно осознаю, что моя мать стареет. Она по-прежнему прекрасна, но время уже оставило свой отпечаток веером тонких морщинок, расходящихся от уголков ее глаз.
– Конечно, нет. Но мы не можем позволить этой сумасшедшей нас запугивать. – Мама мрачно улыбается. – Она не знает, с кем связалась.
Нет. Не знает.
Я размышляю об этом по дороге в театр. У мамы долгая память, и она никогда не забывает тех, кто ей досадил. Однажды она заложила судебному приставу одного импресарио-вымогателя, после чего мы спешно покинули город. Сегодня мадам молчалива и мрачна, и я гадаю, о чем же она думает.
Или что планирует.
Я прижимаюсь все еще горящей после удара миссис Линдсей щекой к холодному окну. Мы сворачиваем за угол, и я застываю, заметив через дорогу от парка необычную пару. Они стоят под полосатым тентом мясницкой лавки, куда я часто наведываюсь, и их лица скрыты в тени. Но это неважно. Я знаю, кто они.
Коул и миссис Линдсей.
Когда мы проезжаем мимо, я невольно пригибаюсь, но успеваю заметить, как Коул что-то сует в руку собеседницы.
– Что ты делаешь? – спрашивает сидящая рядом мама.
– Ох. Ничего. Просто уронила косметичку.
Я задерживаюсь внизу еще ненадолго и выпрямляюсь, только уверившись, что мы безопасно миновали парочку. Мысли мои несутся почти с той же скоростью, что и пульс.
Зачем Коул говорил с миссис Линдсей? Он был на сеансе. И знает, что она хочет навредить маме. Боль рикошетом бьется в груди, и я стискиваю руки на коленях. Эта безумная имела в виду Коула, когда говорила, что «знает людей»?
Я помню ту связь, которую почувствовала во время нашей с ним прогулки, и потом снова – в кафе. И тепло пальцев Коула на моих губах. И как он стоял передо мной с букетом цветов. Я смаргиваю слезы. Хоть что-то из этого было настоящим?
К моменту выхода на сцену мне удается избавиться от большинства суматошных мыслей и по памяти провести шоу, улыбаясь в нужных местах и непринужденно выдавая все свои реплики. Ничто не должно мешать представлению. Зал теперь всегда переполнен,
и наша известность растет. Когда мы с мамой возвращаемся в гримерку, я решаю выбросить из головы переживания о Коуле и миссис Линдсей и провести замечательный вечер с Оуэном. Милым, простым, красивым Оуэном.Мои волосы уже завиты, и прическа смотрится весьма симпатично под бледно-бежевой шляпкой-клош. Я переодеваюсь в платье, и тут в маме вновь просыпаются несвойственные ей материнские инстинкты:
– Итак, я не желаю, чтобы ты гуляла всю ночь. И хочу поговорить с Оуэном, прежде чем вы куда-то пойдете.
– Да, мама.
Я наношу на губы немного красящего бальзама и смотрюсь в зеркало. Под слоем макияжа синяк едва заметен. А я недурна собой. Не такая красивая, как мама, но все же довольно симпатичная. У меня такие же, как у нее, темные волосы и нос такой же – короткий и тонкий. Но глядя на свое отражение, я с удивлением замечаю и другие свои черты. Не мамины, а те, что я унаследовала от отца. Розоватый цвет лица, волевой подбородок, голубые глаза… Я действительно дочь Гарри Гудини?
Стучат в дверь, и мама идет открывать. В гримерку заходят Жак и Оуэн – оба смотрятся настоящими франтами в своих превосходных костюмах. Я бросаю на Жака подозрительный взгляд из-под ресниц. После стычки с миссис Линдсей я почти забыла о его бегстве из нашего дома. Зачем он приходил, если не с мамой увидеться? Сердце замирает. Возможно ли, что Жак встречался с Коулом? Но зачем?
Оуэн театрально оглядывает меня с ног до головы и говорит, прерывая мои размышления:
– Кое-кто сегодня великолепно выглядит.
Несмотря ни на что, я с нетерпением жду сегодняшнего свидания. С Оуэном я не думаю о своих способностях и не переживаю о том, что он пытается уличить нас с мамой в мошенничестве. На самом деле рядом с Оуэном я вообще ни о чем не думаю и просто наслаждаюсь жизнью.
Я закатываю глаза, и он ухмыляется.
– Сегодня великолепны сразу две особы, – говорит Жак, и голос его полон восхищения. Я впиваюсь в него взглядом, но импресарио слишком занят, пожирая глазами мою маму, чтобы заметить.
Привыкшая к мужскому обожанию, мама принимает комплимент гораздо лучше, чем я. Она склоняет голову и смотрит на Жака сквозь длинные накрашенные ресницы:
– Ох, Жак, бьюсь об заклад, ты говоришь это всем своим клиентам.
– Не всем, дорогая. Уверен, что Клайд и его говорящая лошадь такого бы не оценили.
– Разве что лошадь, – вставляет Оуэн, и все смеются. – Я не против стоять тут и шутить хоть весь вечер, но нам с Анной пора. Нас ждут друзья.
– Куда вы идете? – спрашивает мама, пока я ищу палантин из искусственного меха, который она мне одолжила.
– В местечко под названием «Коттон», – отзывается Оуэн.
Мама протягивает мне накидку:
– Дорогая, могу я минутку поговорить с Оуэном наедине?
Я прищуриваюсь, но она смотрит в ответ широко распахнутыми невинными глазами. Вздохнув, я сдаюсь.
– Я буду ждать тебя в фойе, – говорю Оуэну.
На своих кубинских каблуках я спешу по коридору, обходя двух привратников, уже приступивших к уборке. Надеюсь, Оуэн не пожалеет, что пригласил меня.
– Анна.
От одного взгляда на него мое сердце болезненно сжимается.