Порожденная иллюзией
Шрифт:
Она откладывает щетку и вынимает кружку из моих отяжелевших рук. Я откидываюсь на подушки, слишком уставшая, чтобы и дальше сидеть.
– И что потом? – подталкиваю я.
Мама приглаживает мне волосы, убирая пряди от лица. Заботливая. Сейчас она такая заботливая.
– А потом я заглянула в его прекрасные карие глаза и влюбилась, – просто говорит она. – Теперь спи, моя девочка. Спи, edesem. [19]
Я хмурюсь, какое-то время борясь с дремотой, навалившейся на меня словно теплый черный мех. Что-то не так.
19
любимая (венг.)
У Гудини голубые глаза.
Глава 20
Я просыпаюсь в оцепенении и замешательстве. Шторы задернуты, но пробивающийся сквозь них искусственно-желтый свет напоминает сияние уличного фонаря. Должно быть, я проспала целый день. Шоу! Я подскакиваю, и каждая клеточка тела протестующе ноет.
– Мама? – зову, хотя уже знаю, что в квартире пусто. Затем хватаю халат, пытаясь попасть в рукава, и бросаюсь из комнаты в комнату.
По пути на кухню больно ударяюсь ногой о дверной косяк.
– Черт побери!
Стою на одной ноге, задираю другую и разглядываю кусочек кожи, свисающий с большого пальца. Кровь сочится из ранки, и я допрыгиваю до стола за кухонным полотенцем. Как будто мне мало боли!
И тут замечаю записку, прислоненную к заварочному чайнику:
«Ушла на выступление. Принесу еды».
Боль мешает сосредоточиться. Я хмурюсь. Как маме удастся выступить без меня?
– Черт побери! – повторяю я. Допрыгав до холодильника, откалываю кусочек льда и хромаю к обеденному столу.
Потирая кончик пальца льдом, я припоминаю, какой любезной была со мной мама сегодня утром. Бога ради, она же подоткнула мне одеяло, чего не случалось уже много лет! И вот теперь отправилась на представление, оставив меня избитую в одиночестве, когда за мной охотится потенциальный похититель.
Разумом я понимаю, что у мамы не было выбора – шоу должно продолжаться и все такое, – но все же меня грызет обида. Вот рядом со мной настоящая мать, а в следующее мгновение ее у меня отнимают, будто ее никогда и не существовало.
Я оборачиваю и перевязываю полотенцем раненую ступню, а потом, хромая, подхожу и зажигаю плиту. Время чая. На кухонном столе замечаю цветы, которые накануне принес Коул. Внутри все сжимается при мысли о его поцелуе в щеку, но я тут же припоминаю его встречу с миссис Линдсей. Я сбита с толку, как никогда.
Услышав резкий стук в дверь, я застываю, сердце подкатывает к горлу. Неужто мои похитители пришли закончить дело? Достаю из ящика нож и молча хромаю по коридору. Я уже почти у двери, как снова раздается стук, и я подскакиваю. Злюсь на себя за испуг. Это мой дом. Пусть только попробуют забрать меня сейчас, когда я начеку. Сжимаю нож крепче, мне нравится его ощутимый вес. Пусть только попробуют.
– Анна, это Коул, с тобой все хорошо?
Коул? От звука его голоса меня охватывает облегчение, а сердце замирает. Вдруг, несмотря ни на что, я хочу увидеть его больше, чем кого бы то ни было на свете.
– Минутку.
Я в панике ищу, куда бы сунуть нож, и наконец прячу его за искусственным
резиновым растением в прихожей. Затем потуже затягиваю халат и открываю дверь.И таращусь на помятого усталого Коула, настолько не похожего на себя, всегда такого опрятного. К тому же я уже позабыла, каким внушительным он кажется на пороге.
– Можно войти?
К моему крайнему удивлению, я бросаюсь на него, чувствуя, как от слез сжимается горло. Сосед обнимает меня, и я ощущаю, а не слышу, его облегченный вздох.
– С тобой все хорошо, – шепчет он, прижимаясь губами к макушке.
Я закрываю глаза и киваю. Ни о чем не хочу сейчас думать. Впервые за долгое время мне тепло и безопасно. Я упираюсь лицом в его грудь так крепко, что ощущаю твердые мускулы под шероховатым шерстяным пиджаком. Впервые чувства Коула ко мне предельно ясны: опасение, беспокойство и забота. Запах мыла и осенней прохлады щекочут ноздри, и на минуту я вдыхаю его аромат, желая, чтобы это мгновение длилось вечно.
Но перестать думать не так уж и просто, и как только я вспоминаю о миссис Линдсей, напрягаюсь в сомнении. Будто почувствовав перемену, Коул медленно опускает руки.
Я отступаю и краснею. С чего это вдруг я на него накинулась? Из кухни раздается пронзительный свисток.
– Не желаешь чаю? – спрашиваю, не глядя гостю в глаза.
Он следует за мной по коридору, и я жестом предлагаю ему садиться за стол.
– Нет, отдыхай, – говорит Коул, кивнув на мою ногу. – Где чашки?
Я показываю ему, где что лежит, сажусь и наблюдаю, как он готовит мне чай.
Затем беру у Коула чашку, и он садится напротив, решительно и серьезно глядя на меня черными глазами. Опять у него профессорское лицо.
– Ну что ж, – наконец говорю я, не в силах терпеть молчание.
– Ну что ж. – Коул смотрит на чашку, потом переводит взгляд на меня: – Как ты на самом деле?
– Мне больно. Я сбита с толку. Разочарована.
Я поднимаю бровь.
Коул кивает. Он знает, что я не только о похищении.
– Имеешь на это право.
И я знаю, что он тоже говорит не о похищении.
– Ну и? – подталкиваю я.
– Ты что-то хотела бы узнать? Я поделюсь всем, чем смогу.
Я отпиваю чай, мысли суматошно кружатся в голове. О чем же спросить сначала? Может, просто прямо задать вопрос о миссис Линдсей? И посмотреть, что Коул ответит? Я вспоминаю о том, как бросилась ему в объятия, и щеки снова краснеют. Как можно испытывать влечение к тому, к кому нет полного доверия?
– Ты говорил, что приехал в Америку, чтобы найти других экстрасенсов. Зачем их искать?
Я почти ожидала, что он не ответит, но Коул тут же говорит:
– Я должен помочь им, насколько смогу.
– Зачем им нужна помощь?
Коул колеблется, и я напрягаюсь, но он поднимает руку:
– Даже не знаю, как выразиться помягче.
Я фыркаю:
– Не такой уж я нежный цветочек.
Уголки губ Коула приподнимаются.
– Анна, такой, как ты, я еще не встречал. – Он смотрит мне в глаза, и на пару секунд я перестаю дышать. Затем на лице Коула снова появляется серьезное выражение. – Многие люди с паранормальными способностями оказываются в психушке. Они не понимают, что происходит, и если не учатся управлять своим даром, то сходят с ума. Вот поэтому, говорю начистоту, редко когда можно найти кого-то твоего возраста с таким сильным даром.