Порт-Артур, Воспоминания участников

{290} Его законодательство очень ригористично, а своих приверженцев он стремился собрать в обособленных селениях. Основанная им секта называлась караимами ("бней микра" - сыны Писания, т. е. признающие только Библию, а не Устное учение).

После долгих перипетий и многочисленных расколов в IX и Х вв. оформилась караимская идеология и образовалась караимская секта. Караимы провозгласили себя "розами между шипов" еврейского большинства. Они обращались к каждому еврею в отдельности и - в диаметральную противоположность руководству талмудических академий - призывали его не полагаться на авторитет какого бы то ни было учреждения и не принимать на веру чье бы то ни было толкование Учения.

Только по своему собственному разумению и по велению совести должно толковать библейские законы, чтобы быть угодным Богу, и только личное понимание Писания является решающим. Полемизируя с "раббанитами", т. е. приверженцами Талмуда, некоторые караимские ученые, как, например, Даниэль Аль-Кумиси, резко критиковали и их библейские комментарии. Они глумились над "наследственным бременем" талмудической схоластики, добровольно взваленным на себя "раббанитами". По их словам, сам Анан провозгласил: "Старайтесь сами постигнуть учение и не полагайтесь на мое мнение". Некоторые из них считали идолопоклонством замену храма синагогой и воздавание почестей ритуальным символам. Только в Иерусалиме, на месте разрушенного храма, служением Богу, завещанным одной лишь Торой, без всяких суетных прикрас, навязанных "раббанитами", человек, по их мнению, удостоится благоволения "гневного" божества.

Полемика караимов с "раббанитами" обострилась во времена гаона Саадьи. Критикуя Устное учение, т. е. Мишну и Талмуд, караимы искали в них логические несуразицы и моральные погрешности, нападали на систему учения и образ жизни гаонов и экзилархов. В этот период усилилось религиозное брожение в странах мусульманского владычества.

Наряду с тремя монотеистическими религиями - иудаизмом, христианством и исламом - там {291} существовали различные секты и даже языческие группы, отрицавшие все, что было свято этим вероучениям, создавая атмосферу бурной религиозной полемики. На этом фоне борьба между караимами и "раббанитами" приобрела особо острый характер, и с обеих сторон предпринимались попытки приобрести поддержку властей. Но уже в десятом веке окончательно выяснилось, что огромное большинство народа не желает отказаться от талмудического наследия и от центрального руководства гаонов.

Крайний аскетизм караимов тоже оттолкнул многих. Разрыв между караимской сектой и остальным еврейством все углублялся...." см. ldn-knigi раздел Judaica.

Дальше о караимах из статьи "Крымские караимы и их вклад в многонациональную культуру России и Крыма" Сигаева Г.В.

"..Прославились караимы в освободительной войне на Балканах (1877-1878гг.), в обороне Севастополя (1854-1855гг.) за личное мужество были награждены С. Кефели и А. Фуки и др. Во время русско-японской войны прославились многие караимы и крымские татары, но об этом в советской исторической науке не принято было упоминать. В 1904году во всей России и за границей было известно имя караима поручика

М. Тапсашара (1872-1904гг.). Тапсашар геройски погиб в бою. Японцы, потрясенные его мужеством, унесли тело героя с поля боя и передали русским со всеми военными почестями. По приказу японского императора была сделана копия с сабли героя и помещена в военный музей в Токио, а подлинная возвращена русскому командованию /8,с.80-81/.

Последним слугой старой России называют генерала Якова Кефели (1876-1962гг.). Герой Порт-Артура, доктор медицины, генерал и последний представитель царской России в международной организации (Международный санитарный Совет для Ближнего Востока - распущен в 1923году) в период гражданской войны командовал военно-санитарной базой в Константинополе /17,с.151-153/. В Париже Я. Кефели возглавлял собрание офицеров флота, участвовал в жизни общины крымских караимов и издал ряд работ по истории Российского флота, медицине, октябрьском перевороте и др....." ldn-knigi)

УМЕРШИЙ ФОРТ

Порт-Артур бился в предсмертных судорогах. Пало уже несколько фортов. Два форта, как два брата, стояли на скалах, выдвинувшись вперед, и бились на смерть.

Их коменданты без пышных фраз решили умереть у своих орудий.

Один форт запирал теснину, которая вела к крепостной ограде, другой обстреливал скаты гор впереди и подступы левее.

Японцам нужно было непременно взять один из фортов, тогда и другой погибал.

И вот, началась канонада. Рев стоял от рвущихся снарядов на правом форту.

Закоптевшие в дыму артиллеристы устали выносить соратников, стрелки молча ждали смертельного рукопашного боя, саперы едва успевали чинить повреждения, но форт гремел в ответ грозно, он огрызался, как раненый тигр, смертельная сталь визжала и гудела в ответ и била в окопы по скатам гор, где зарылись злые и цепкие, как обезьяны, маленькие желтые люди.

Прошел день, другой и третий. Ясно было, что ураган снарядов подготовлял отчаянный и беспощадный штурм.

На четвертый день тише гремел ответный гул орудий, казалось, форт начинал умирать. После полудня огонь совсем ослабел, но еще ожесточеннее рвались неприятельские снаряды.

На пятый день только редкие одиночные выстрелы {381} раздавались с форта, и ветерок печально относил в сторону редкие дымки.

Видно было, что форт смертельно ранен и истекает кровью, но гарнизон его был странно спокоен. Загадочная улыбка бродила по лицам солдат и офицеров, как будто они знали какую-то тайну, о которой вслух говорить нельзя.

Даже на лицах раненых, которых уносили на перевязку, сквозь сдерживаемые муки просвечивала эта загадочная улыбка, как бы говорящая: "стреляйте... громите нас, потом, потом... вы кое-что узнаете..."

Огонь японцев дошел до апогея безумия, в гуле их орудий и разрывах снарядов слышалось дикое завывание степной вьюги в одиноком кладбище.

В полдень шестого дня форт грустно замолк, ни одного выстрела не сделали его орудия до вечера.

Форт умер...

Под вечер бравый комендант обходил батареи... Он тихо говорил только одно:

– Сегодня, братцы, непременно...

Пулеметчикам сказал:

– Помни, не горячиться.

Стрелков предупредил:

– Ни пули без команды.

И все понимали, о чем идет речь, и улыбались прежней улыбкой. Коменданту соседнего форта был послан с офицером пакет:

"Всё налажено, как условленно, - писалось там, - прошу раньше одиннадцати не светить, раньше не дойдут... Наш прожектор две ночи притворяется мертвым. Длинных промежутков света не надо. Как бы случайно, ощупывайте теснину. Как заметите тревожные размахи снизу вверх, тогда зажжем и наш... Как откроем огонь, непрерывный свет в теснину".

Ночь наступила. Сгущался мрак в теснине, Кругом было зловеще тихо. В этой тишине назревало что-то страшное.

На форту была тоже тишина, все уже заняли свои места.

{382} Ждали.

У одного орудия был раненый в голову наводчик, у пулемета сидел с забинтованной ногой другой, оба пришли, - один к своему орудию, другой - к пулемету, и офицеры не в силах были отказать им.

Заложили секреты, куда вызывались самые лихие стрелки.

Десять часов.

Сердца бьются. Впереди темнота. Ветер гудит в теснине.

Холодно. Медленно, медленно тянется время. Офицеры стоят группой и тихо говорят между собою. Все стараются говорить не о том, о чем думают, а думают одно: неужели не придут?.. Скоро одиннадцать.