Портфолио мадам Смерти

— Так откровенно, — поразился чужой смелости Жека, хотя сам был парень не промах и мог сказать что угодно и кому угодно.

— Лерчик добрый, Лерчик все поймет, — начал подмазываться Альберт Морозов к девушке и даже шутливо положил ей голову на плечо.

— Эх, ну вас к лешему, Альберт Семеныч, — проворчала Валерия, однако, не отстраняясь. — Вечно вас выгораживаю перед маман.

— Точно-точно, — препротивным голоском хихикнула язвительная Светлана, заставив меня теряться в догадках, а на что она, собственно, намекала. Да нет, Морозову явно сороковник. А Лерка — молоденькая девчушка. Наверно, дело в чем-то другом.

— Может, уже поедем? — предложил измученный Фалалей. Сердце на щеке грустно сморщилось, а косичка на влажной погоде стала завиваться.

— Да, конечно, — спохватилась Малинова, аккуратно высвободила плечо из-под мужской головы и направилась к выходу.

Мы пошли следом, мысленно прощаясь с каждым фонтаном, мимо которого лежал наш путь к стоянке. Эх, не так гладко прошло мое знакомство с Петергофом, но тем не менее оно состоялось. Когда-нибудь я вернусь сюда, и все будет по-другому. У меня будет куча свободного времени, и я им распоряжусь так, как захочу.

— О чем призадумалась? — спросил рядом идущий Паша, держа меня под руку.

— Планирую, как скоро смогу сюда вернуться, — усмехнулась я, потому что знала, что озвученной эта мысль покажется немного забавной. Вроде как уехать не успела, а уже хочу назад. Павел думал точно так же, потому ответил:

— Мы пока еще не уехали. Так что наслаждайся последней минутой рая.

— Ты так сказал слово «рай», точно имел в виду диаметрально противоположное место. То, что под землей.

— А как ты думала? Откачивать стареющую пианистку, да так и не откачать, а потом надеть на себя вещь, на которой она померла… Не лучший у меня день.

Надо же. Выходит, хладнокровие Самойлова при попытках вернуть к жизни Агату Никитичну — это было напускное, ненатуральное. На самом-то деле Паша ой как переживал по этому поводу. Мне стало его очень жаль, и я прижалась к другу покрепче. Самойлов расцвел прямо на глазах, щеки зарумянились, и он принялся травить анекдоты, будто это вовсе не он пару секунд назад сокрушался относительно гибели человека. Посмотрев зачем-то в сторону Кеши, я уловила едва заметное движение его головы, выражающее неодобрение. Ничего себе, негр — и все туда же. Назло ему я прижалась к Паше еще сильнее. Самойлов от счастья завел песню про Катюшу. Металлисты его поддержали, руками изображая, точно подыгрывают на гитаре, но Жека всем троим покачал пальцем, чтобы заглохли.

— Пусть поют, — набросилась на Женьку Света. — Что у нас теперь, минута молчания будет? Подумаешь, тетка умерла.

— Света! — возмутилась Лера, вставая на сторону Логинова. — Терпеть не могу, когда ты такая!

— А что я сказала такого? Она была старая! И ее никто не знал!

— Знаешь, — встряла Катя, сверля гневным взором Барскую, — тебя я тоже не знаю. Может, умрешь, а? Что в этом такого?

— Катя! — обрушился Паша на подругу. Вроде как Светка за него заступилась, стало быть, нужно заступиться за нее. — Опять ты ведешь себя как стерва.

— Не обзывай мою подругу! — неожиданно для себя прикрикнула я и вырвалась из его руки, отойдя в сторону. — А ты че лыбишься? — наки-нулась я на Александрова, так как на сей раз в его глазах явственно выступило одобрение, и улыбка это подтвердила.

— Я вообще иду молчу! — как всегда, в приподнятом настроении ответил негр.

— Вот и молчи почаще! — поддержала меня Катя.

— Девушка, я не с вами разговаривал.

У Жеки от такого обращения со своей любимой вспыхнули глаза:

— Ты ща огребешь, понял? Даже не пищи в ее сторону!

— Да ладно, она сама часто пищит, — бросил Паша.

Только мы втроем (я, Жека, Катя) хотели наброситься на лучшего друга и побить его за Любимову (она — за саму себя), как тут индеец по-лошадиному игогокнул и пробурчал что-то на неизвестном науке языке.

— Че он бузит? — обратилась Барская к Кеше.

Тот пожал плечами:

— Я что вам, переводчик? Не знаю я их языка.

— Но как ты с ним общаешься?

— По-русски! Я негр, но я русский! — Похоже, что даже у негра стали сдавать нервы. Не знаю отчего, но это было чертовски приятно.

— Я сказал, смешные вы, — громко возвестил радостный индеец со странным акцентом. Точно он не индеец вовсе, а чукча. — Как тут не понять? Это закон джу-бня.

— Кого закон? — переспросили все хором.

— Джу-бня. Бледнолицую никто не любил, и ее смерть внесла в бытие ныне живущих разлад. Когда змея покидает мир, она выплескивает наружу весь свой яд, чтобы не перенести его на облака. А яд впитывается в окружающий мир.

Несмотря на то, что индеец выглядел глуповатым и изъяснялся очень странно, я все же поняла, какую мысль он хотел до нас донести. Негатив к Агате с ее смертью преобразовался в нечто совершенно новое — негатив ко всем остальным. Так как пианистки больше нет, значит, на нее уже невозможно выплескивать раздражение, но никакая материя и даже энергия в природе не может быть самоликвидирована, вот мы и набросились друг на друга.

Не я одна была такая умная, Орлиного Глаза поняли все, потому до «Газели» шли молча, разом прекратив перебранку. Когда влезли на места, распределившись точно так же, как по дороге сю-да (одно сиденье, естественно, осталось пустовать), а Альберт вставил ключ в замок зажигания, выяснилось, что у Паши дурной глаз, и раздражение ко мне вновь вернулось. Дело в том, что «Газель» не завелась.

— Еп-те… — ругнулся Альберт.

— В чем дело? — спросила Лера.

— Не пойму. Показывает, что бензин на нуле. А сюда когда ехали, полный бак был, я ж заправился.

Тут Логинов всех удивил:

— Похоже, лужа рядом с машиной отнюдь не от дождя.

Все удивленно замолчали.

— Милый, ты хочешь сказать, что кто-то проткнул бензобак? — Катька почесала бровь. — Это становится похожим на кровавый триллер. На-двигается ураган, машина не заводится, сейчас у всех синхронно откажут сотовые, и начнем потихоньку умирать один за другим.

Люди, словно их мгновенно охватило стадное чувство, полезли за своими мобильниками. Я тоже полезла в сумку, лишь сама Любимова и не думала шевелиться.

Крошечная «раскладушка» показала мне на табло «Поиск сети», так я и знала. Как и предсказала подруга, у всех одиннадцати человек ситуация с телефоном была аналогичной.

— Что за дурдом, — проворчал водитель, вылезая на улицу. До нас сразу донесся шум буйствующего ветра, стенающего и воющего, нагоняющего в самое сердце ужас и лед. Уже совсем потемнело из-за непогоды, но дождь так и не желал начинаться. Это почему-то если не пугало, то серьезно настораживало. Словно готовилось что-то… недоброе.