Портрет моего мужа

— Кстати, — я зажигаю на ладони светляка. — А в целом если… Как вы себя чувствуете?

— Весьма неплохо… если позволите, я пойду первым.

Позволю.

Я давно уже вышла из возраста, когда тянет на приключения. Передав светляка Кирису — он взял пластинку артефакта, лишь хмыкнул как-то… выразительно.

Что?

Стандартное плетение было чересчур энергоемким, требовало внимания да и свет давало слишком уж резкий, неприятный для глаз. Я всего-то слегка доработала.

Рыбакам мои светляки нравились.

Скрипнули половицы.

Где-то совсем рядом кто-то вздохнул, и вздох этот прокатился по дому, пробуждая его к жизни. Вот протяжно застонало дерево. Хрустнул камень. А у меня появилось огромное желание убраться и как можно дальше, но…

Кирис отступил.

— Видите? — он указал на след девичьей ножки, четко отпечатавшийся в пыли. — Она была здесь. И одна…

Второй след… и целая цепочка. Она пересекала холл, пыль в котором стала своеобразным полотном. Все равно не понимаю…

— Погодите. Мне нужно это зафиксировать. Подержите, будьте любезны…

Мне вернули моего светляка, а в руках Кириса появилась небольшая коробочка. Очень интересно. Его фиксатор куда меньше стандартных.

— Здесь широкоугольный объектив. К тому же есть воз можность снять в тонком спектре… но, сомневаюсь, что это что-то даст.

— Почему?

Я подняла светляка над головой.

Этна в сумке завозилась, требуя немедленно выпустить ее на свободу. Нет, дорогая, не сейчас. Я верю, что ты что-то почувствовала, все же твои сенсоры куда надежнее человеческих глаз, однако время не подходящее. Мы вернемся.

Вечером.

Может, мысль в сложившихся обстоятельствах и не самая здравая, но…

— Потому что это уже было, — Кирис сделал несколько снимков. — И девушка вон там… и следы… и дом этот. И снимки… незадолго до того, как…

— Нашелся убийца?

Я все же переступила порог.

Пыль.

Много пыли.

И пустота. Из мебели здесь остался старый диван, на котором кто-то бросил плед да так и забыл, и пара стульев, явно из разных комплектов собранных.

Камин.

Решетка почернела от сажи. Полка пуста. А на ней все та же пыль. Она танцует в желтоватом свете, ложится на руки, щекочет нос. Нос я потерла: не хватало расчихаться.

— Я могу даже кое-что предсказать… идемте, — Кирис протянул мне руку. Все-таки на редкость неразумное поведение. Логичнее было бы выставить меня, а то и отвести в дом, наврав что-нибудь достоверное про несчастный случай с глупой служанкой. А он за собой тянет. И сомневаюсь, что исключительно потому, что больше некому светляка держать. — Она появилась вот оттуда…

Темная дверь почти скрывалась между двумя массивными шкафами.

— Прошла наверх…

Кирис запечатлел цепочку следов, пока вполне себе обутых.

— Разделась в спальне.

Кровать здесь осталась, и я даже догадываюсь о причине такой щедрости: вытащить этого древнего монстра из дома — еще та задача.

На кровати обнаружился букет. Полевые цветы, поздние, последние тени лета, собранные вместе и перевязанные лентой. Хотя…

— А можно взглянуть поближе? — Я не решалась сама подойти к кровати. Вдруг да затопчу что-то важное. — На букет…

— Он всегда оставляет букеты.

Горная ромашка, почти сорняк, но полезный. Ее пьют от многих хворей, да и просто так добавляют в чай, для вкуса и запаха. Ветки серой полыни. И пара васильков, чудом доживших до осени. А вот эти тонкие темно-красные стебельки я где-то видела…

— Виноград, — сказала я, трогая ягоду-бусину. — Этот… как его… лезейский, да?

— Что?

Кирис, разглядывавший одежду, которая лежала на кровати, развернулся.

— Это лезейский виноград. То есть в названии не уверена, я плохо запоминаю такие вещи, но… я его видела. Сегодня. В оранжерее. И… сомневаюсь, что он растет где-то кроме.

— Интересно…

Кирис принял букет из моих рук.

Осторожно, будто опасаясь, что цветы осыплются. Ромашки потеряли пару белых лепестков, а вот виноград… кто мог его сорвать? Кто рискнул бы сунуться во владения эйты Ирмы?

Любимый внук.

Или…

Одежда разложена, и аккуратно. Знакомо. Так замковые горничные складывают белье. И стало быть, она сама… то есть вполне возможно, что убийца постиг высокое искусство складывания одежды, но… мне кажется, что девушка сама.

Пришла.

Разделась.

И ушла… какой в этом смысл?

— Знаете, — Кирис протянул мне цветы. — Мне кажется, что я устал от всего этого. Мар опять запретит вызывать полицию.

— А вы опять к нему прислушаетесь.

— Он умеет убеждать. Подержите, пожалуйста, ровно. Мне надо и его заснять. Идиот… на прошлые букеты я не обратил внимания. Думал, это так…

Макушка у него тоже рыжая, выгоревшая до морковного яркого колера. А в нем тонкие мазки седых волос. И мне хочется погладить их, понять, мягкие они или жесткие, как проволока?

Я вздохнула.

Кажется, мне действительно следует найти себе мужчину. Хотя бы для здоровья, а то лезет в голову всякое и не к месту.

— Но я напишу письмо. Сегодня. И если вы захотите уехать, просто скажите, — он поднялся и заглянул мне в глаза. А я смутилась вдруг.

С чего бы?

Это просто взгляд.

И просто мужчина.

Я ведь по делу общалась с огромным количеством мужчин, так чем этот конкретный отличается от них? Вот именно…

Именно, что себе врать не стоит. Не знаю чем, но отличается. От взгляда прочих я не краснела.

— Скажите, — знаю, что глупо, но если я и дальше буду им любоваться, то… то что-то случится, такое, что возьмет и испортит все, даже то, чего нет. — А Мара вы тоже проверяли?

— Что?

Кирис моргнул.

А ресницы у него совсем светлые, будто обожженные. Из-за них и глаза кажутся почти белыми.

— Мара. Вы сказали, что проверили всех. А его тоже?

Что ж… ответа я не дождалась. Впрочем, он был и не нужен.

ГЛАВА 25

К вечеру отчетливо похолодало. И холод пробрался в дом, заставив дам вспомнить о мехах. В соболином палантине эйты Ирмы поблескивали искры алмазов. Сияли камни на шее Сауле, которой шло платье с оторочкой из лисьего меха. А вот Лайма выбрала длинный жакет, отделанный соболем.

Красиво.

Только непрактично.