Портрет моего мужа

Время от времени я останавливалась, вслушиваясь в тишину.

Никого.

Ничего.

И Этна вот спокойна. Хорошо… наверное.

А вот и дверь. Странно, почему ее не запечатали. Причем после первого же убийства, то есть того, когда стало понятно, что дверью и домом пользуются в не самых благовидных целях. Это же логично, бездна их забери. Но, похоже, с логикой здесь в принципе сложно.

Я тронула дверь — и та отворилась. Что характерно, без зловещего скрипа.

Вот и дальше что?

Внутри тьма кромешная, и еще ощущение появилось, что за мной наблюдают.

— Есть кто живой? — поинтересовалась я, впрочем, не особо надеясь, что ответят.

Дом вздохнул.

Заскрипел и вновь застыл.

Идти надо… светляк вспыхнул на ладони. Ага… сейчас все выглядело слегка иначе. Пыль почти не видна, как и древность мебели. Напротив, все кажется застывшим, словно на уголь ном наброске. Пара мазков и вот уже виден силуэт стола. Еще пара линий — и тени, что вытянулись к лестнице.

Я вздохнула.

И присела.

— Показывай, что тебе здесь не понравилось, — сказала Этне, искренне надеясь, что оно того стоило. Голем скатился на пол и закружился. Он казался… озадаченным?

Пожалуй.

И возмущенным, правда, я все равно не способна была понять причин возмущения. И просто ждала. Вот Этна остановилась между шкафами. Кажется, именно там был ход, соединявший дом смотрителя с господским. Надеюсь, нам в него лезть не придется?

Вот она, постояв немного, отступила.

Вновь замерла.

Коснулась стены и ловко вскарабкалась на шкаф. А потом свистнула, явно предупреждая.

— Замри, — велела я, поскольку тоже услышала шаги. Такие вот… хлюпающие.

Быстрые.

Кто-то спешил и… я отступила к двери и, нацепив очки — неудобные, но в темноте лучше с ними, чем без, — погасила светляка. Мир моментально окрасился в серо-лиловые тона, а голова привычно заныла. И глаза зачесались. Я моргнула несколько раз, уговаривая себя потерпеть — по опыту знаю, скоро станет легче.

А шаги замедлились.

Дверь приоткрылась, впуская желтоватый свет. Пятно его перебралось через порог, легло на пол и замерло. И кому это у нас по ночам не спится?

— Есть тут кто? — раздался дрожащий детский голосок.

Рута?

А ей что понадобилось в этом проклятом месте? Ах ты… и как быть? Отозваться? Правда, станет ли девочка молчать о встрече? Или потом последует объяснение с Маром, который, подозреваю, будет крайне недоволен?

Как-то не хочется…

Меж тем Рута переступила порог.

Вновь замерла.

А я затаила дыхание. Если Рута пришла сюда не по моим следам, то… зачем?

И ведь подготовилась. Волосы собрала. Куртку надела темную, явно великоватую. Юбку подвернула, отчего та стала неприлично короткой, зато двигаться в такой куда удобней.

На ногах крепкие башмаки.

А в руках — сумка и фонарь. Обычный такой, со стеклянным колпаком, под которым кружится, кланяется лепесток огня. Масла в фонаре не так много и, кажется, девочка это понимала. Она вздохнула и, поставив фонарь на пол, принялась разуваться…

Интересно.

Я отступила в сторону, надеясь, что так и останусь незамеченной. А для верности активировала колечко с бирюзой. Хороший камень, вот только избирательный весьма, но плетение отвода глаз держит отлично.

Следом за ботинками Рута сняла и чулки.

Все любопытней и любопытней.

Она подхватила сумку и фонарь. Осмотрелась… ага, а искала она, похоже, цепочку следов. Девочка осторожно наступила на первый. Покачнулась. Удержалась, правда, выразилась при том отнюдь не по-детски. И второй шаг… шла она осторожно, то и дело замирая.

Я подумывала было двинуться следом, но…

Отвод отводом, а осторожность не помешает. Наверху Рута задержалась ненадолго. Вниз она спускалась так же, по следам, прижимая похудевшую сумку к груди. И уже на пороге, точнее за порогом, прошипела:

— Теперь ты за все заплатишь…

Мы с Этной переглянулись. И когда девочка убралась-таки — а уходила она весьма поспешно и, полагаю, не только дождь был тому причиной, — я спросила:

— Думаешь, стоит позвать рыжего?

Этна кивнула.

Кирису снились ведьмы.

Те самые, которыми пугают детей, в тщетной попытке оградить от моря. Но все знают, если кто и услышит зов, то тут уж запирай, пугай, а… море своего не упустит.

Кирису повезло.

Он был глух на оба уха, а потому в шелесте волн не слышал голосов. В детстве. Сегодня ведьмы поднялись из глубин, чтобы спеть ему. Они дразнили, выглядывая из груд камней, точь в точь таких, которые навалило на заднем дворе дядькиного дома, и прятались вновь.

— Кири, Кири… ржавые гири… — ведьмы говорили чужими голосами, то соседского мальчишки, которому Кирис когда-то зуб выбил, то его сестры, девки на редкость вредной. Вечно она рожи корчила, а еще камнями кидалась лучше, чем кто бы то ни было. И его обещала научить.

Слова, правда, не сдержала, но на то у нее была веская причина.

Илзе забрало море.

А теперь вот вернуло. Подросшую, но… все равно ту, прежнюю, разве что более гладкую, ибо море не терпит острых вещей, вот и обмяло, перелепило человеческое тело на свой лад.

— Кири, Кири…

Ее тело покрывала мелкая рыбья чешуя.

Нос сделался плоским.

А рот — безгубым. Зубы ее были остры, и Кирис знал, что близко подходить не стоит, потому как ведьмы и вправду не брезгуют человечиной.

— Мясо, — кивнула она. — Сладкое. Теплое. Рыбье — холодное… кровью поделишься? Тогда что-то скажу.

— Что?

— Поделись сперва.

— Это сон, — Кирис осознал это ясно и, осознав, вздохнул с немалым облегчением. — Это всего-навсего сон…

— Во снах с людьми разговаривать легче, — Илзе не собиралась отрицать. — Так-то вы не слышите… почти никто не слышит.