Портрет моего мужа

— Зачем?

Я больше не испытывала страха, равно как и смущения. Не убьет же он меня, в конце-то концов… разве что с острова выставит, чтобы не доставляла проблем.

— Потому что ты имеешь право, — он наклонился и поднял кривоватую ракушку. — К сожалению, понимание некоторых вещей приходит тогда, когда изменить что-либо не представляется возможным. В свое время я выступил категорически против брака отца с… булочницей.

Ракушка легла мне в ладонь.

Странный подарок. Или не подарок вовсе?

— Мне казалось, что это деяние бросает тень не только на отца, но и на весь наш род… как же… репутация, которая складывалась веками, вдруг рухнет.

Я кивнула.

Репутация — дело такое. Хрупкое. С нею надо осторожно.

— Правда, теперь я понимаю, что репутация, которую способна обрушить подобная мелочь, ничего не стоит.

Ракушка была мокрой и облепленной песком.

— Наш род… — мне предложили руку, и я ее приняла. — Когда-то здесь жили лишь птицы… и те люди, которым нужен был маленький каменистый остров, до которого сложно добраться. Эти люди промышляли на торговых путях, а еще не брезговали дарами моря… позже возникла крепость. Не всем были по нраву некоторые наши привычки. Время от времени Эсбьерг пытались захватить, но…

— Не вышло?

Корн кивнул.

— Я рассказываю тебе, чтобы ты понимала. Эйты любят рассказывать истории о величии предков, о силе рода, но правда в том, что эти рассказы имеют мало общего с реальностью. Линас Краснобородый, с которого начались Ильдисы, некогда был славен буйным нравом. Он грабил корабли, водил хирд и возвращался с добычей, как и многие иные… ему повезло родиться с крупицей силы и не потерять ее, но приумножить. Как повезло и нашему предку. Это уже после, когда люди осознали, какой дар получили от богов, силу стали беречь, что в общем-то логично.

— Силы у меня почти нет.

— Зато есть способности, и немалые. Твои патенты принесли Ильдисам миллионы… и принесут еще больше. Поэтому он не желает тебя отпускать.

— Это я уже поняла.

Я поежилась. С моря потянуло ветром, холодным, пронизывающим до костей. Погода на побережье менялась мгновенно, и не пройдет получаса, как небо затянет тучами или же, наоборот, вернется солнце, опустится ниже, утопит скалы в волнах полуденного зноя.

— К сожалению, в данной ситуации я мало что могу изменить, — Корн нахмурился и, сняв куртку, набросил мне ее на плечи.

— А…

— Я Леонас. Мне стыдно мерзнуть на берегу.

Пусть так. А я вот от куртки отказываться не стану. Теплая и мягкая, хотя и выглядит поношенной, дешевой, но… уютно. И впервые за долгое время, пожалуй, я почти готова поверить, что все не так плохо, как оно кажется.

— Отпустить тебя, он не отпустит. Добром. Иным способом… тоже будет сложно чего-то добиться. Я не спрашиваю, о чем ты думала, подписывая это брачное соглашение вовсе без условий.

Я закуталась в куртку.

— Но нам следует решить, что делать дальше. На меня давят, требуя вернуть тебя законному мужу.

Значит, все-таки уезжать…

— Пока ты не придумала какую-нибудь глупость, скажу, что с островов тебя не выпустят без согласия мужа.

Твою ж…

— С другой стороны, если ты твердо решишь, то всегда найдутся… альтернативные пути. Что? Наш род… сохранил некоторые полезные, скажем так, знакомства… и привычки.

То есть…

Нет, вслух о таком говорить не принято.

— Местные воды на редкость неудобно патрулировать… нет, ничем действительно незаконным мы давно уже не занимаемся, но… алесский шелк или хорошее вино… или некоторые камни… лунное серебро, опять же…

Это было чересчур… откровенно для случайного знакомства.

— Вывезти одну маленькую девочку несложно. Однако этот вариант я оставил бы как самый последний, — он остановился и позволил волне коснуться ботинок. — Там, конечно, не будет твоего мужа, но хватит других мужчин. Молодая одаренная женщина — всегда искушение. А когда за этой женщиной нет никого, кто мог бы ее защитить, искушение становится практически непреодолимым. С учетом же имперских обычаев, боюсь… тебе придется куда сложнее, чем здесь.

Море добралось и до моих ног, заставляя отступить. Все же обувь моя, пусть и добротная, не способна была выдержать соприкосновения с холодной водой.

Думала ли я о том, что говорил Корн?

Думала.

И понимала, что он прав. Здесь меня защищает закон, а там… там я буду всего-навсего беглянкой, без роду и племени, без знакомств и связей… даже без силы, которая способна была бы защитить. В Империи, где женщина имела лишь одно право — радовать мужчину… нет, побег — не выход. Во всяком случае, на континент.

— И что мне делать?

— Нам, — поправил Корн. — Вариантов несколько. Первый — самый очевидный. Ты возвращаешься к мужу…

— Нет.

— Ты можешь многое выторговать. Сейчас он нуждается в тебе больше, чем ты в нем…

— Нет.

Корн кивнул, как показалось, с одобрением.

— Второй, я и отец признаем тебя. И твоего брата.

Я сглотнула.

— Само собой, избавить вас от клейма незаконнорожденности не в моих силах, однако в остальном это даст мне право вступиться за тебя. Сейчас я имею слово лишь как владетель земель. У старшего брата прав куда больше…

— Развод…

— Сомневаюсь, — покачал головой Корн. — Здесь закон на его стороне.

— А то, что он…

— Не имеет значения. Именно поэтому сейчас к стандартному брачному договору делают весьма развернутые приложения, в которых и оговаривается… многое оговаривается.

Я вздохнула. В то время моя голова была забита чем угодно, только не договорами… я ведь выходила замуж по любви.

Большой такой.

А какая любовь по договору?

— Однако мы можем добиться раздельного проживания.

Море вылизывало ботинки Корна. Оно то отступало, то подбиралось, бросало волны, словно примериваясь, как ловчей затянуть упрямого человека в гостеприимные свои глубины.

— Останется ряд имущественных вопросов, но у меня есть законники, которые ими займутся…

— И ты…

— Мне было пятнадцать, когда матушки не стало. Я помню, что с отцом они не слишком ладили. Обычный брак по договору. Ей хотелось ко двору, а отец не мог надолго оставить Эсбьерг. Впрочем, в последние годы они пришли к согласию. Матушка жила на Орхусе, занимаясь собой. Отец… выплачивал содержание и занимался мной. Когда произошел тот несчастный случай, для нас ровным счетом ничего не изменилось. Понимаешь, отец был для меня… всем. И поэтому мне была ненавистна сама мысль о том, чтобы поделиться им, его любовью с кем-то еще. Это было эгоистично, но… это было.