Портрет прекрасной наездницы

Почти задыхаясь, - его уже трясло от желания, от подступившей горячей и сладкой истомы - он сделал к Тане шаг, полный безумной решимости сейчас и здесь овладеть ею, но она, наконец, почувствовала угрозу. С расширившимися глазами отступила на шаг назад, сбросила с ноги целый туфель и, сказав: «Привет китайским производителям! Назад к природе! Побегу босиком», – легко побежала к классу, на ходу оглянувшись, и крикнув: «Догоняй!»

Она удалялась быстро, силуэт её уменьшался, краешек солнца, показался на горизонте, Вадим не сдвинулся с места, он зачарованно глядел на будто парящую над песком фигуру в белом платье.

Неожиданно зарычав, как пёс, он упал на колени, и стал колотить кулаками по песку. Горестно воя, он повторял:

– Всё, всё, всё! Лошара, сейчас я мог узнать, такая ли ты настоящая, когда приходишь ко мне под кайфом. Я мог бы целовать твою грудь, ласкать тебя, ведь я так хорошо тебя знаю, так хорошо могу тебя удовлетворять. Тебе было бы хорошо, Таня. Но я никогда уже не узнаю, какая ты, Таня, настоящая. Ты только под кайфом будешь моей.

Вернувшись домой, он сказал матери только два слова: «Дай денег». Мать, суетливо покопавшись в сумке, протянула ему две тысячные купюры. Презрительно глянув на деньги, Вадим небрежно сунул их в карман брюк, и вышел за дверь. Мать смотрела в окно на удаляющуюся фигуру сына, шепча: «Господи, спаси и помилуй раба Божьего Вадима, Матерь Божья спаси его». Смотрела до тех пор, пока сын не скрылся за домами. После ещё долго, застыв отрешённо, стояла она у окна с закрытыми глазами, опустив голову, и очнулась только тогда, когда старшая дочь, тронув её за плечо, испуганно спросила: «Мама, что с тобой?»

Вадим позвонил в хорошо знакомую ему дверь, купил спичечный коробок «травы». Через несколько минут, он стоял на трассе.

Таня и Дмитрий

– Куда мы едем, родной?
–  спросила Таня у Дмитрия.

– К одному прекрасному человеку, отцу-открывателю прекраснейших российских Мадонн.

– В твоём городе и такие люди есть?

– В нашем городе, Таня, ты должна говорить: в нашем городе. С одним таким человеком я, слава Богу, знаком.

– А он, – этот кудесник, уже много Мадонн открыл? У него, что это дело на поток поставлено? – рассмеялась Таня.

– Одну из них, прекраснейшую из прекраснейших, он точно нашёл. За что я ему безмерно благодарен, сердечно благодарен моему спасителю и благодетелю.

– Мельников. Мы к нему едем? – посерьёзнев, спросила Таня.

– Он самый. Кудесник Мельников, – кивнув головой, произнёс Дмитрий. – У меня к нему, вернее у нас с тобой, к нему имеется неотложное, важное и срочное дело.

– Какое же?

Дмитрий рассмеялся:

– Хочу, чтобы это было для тебя сюрпризом.

– Но, Дима…

– Потерпи, дорогая.

– Скажи, Дима.

– Потерпи.

Мельников не сразу открыл дверь, звонить пришлось несколько раз. Наконец за дверью послышались тяжелые шаги и строгий голос, немного раздражёно, произнёс: «Кто?»

– Владимир Петрович, – простите за беспокойство. Это Дмитрий. Если помните, я с Костей вашим племянником был на вашем юбилее, – тушуясь, негромко сказал Дмитрий.

Пауза была короткой.

– Ах, Дмитрий! Помню, помню. Открываю, Дмитрий, – воскликнул Мельников. Звякнула щеколда, дверь открылась и Мельников, в заляпанном красками халате возник на пороге, с невероятным изумлением переводя взгляд с улыбающегося лица Тани на лицо Дмитрия.

– Здравствуйте, Владимир Петрович, – сказала Таня.

Мельников, механически вытирая руки тряпкой, которую он держал в руках, воскликнул:

– Танечка? Вы?

– Это я, Владимир Петрович с Димой, – ответила Таня, прижимаясь к Дмитрию.

Мельников перевёл взгляд, в котором застыл вопрос на Дмитрия, смотрел на него несколько мгновений внимательно и пристально; что-то прояснилось в его взгляде, поклонившись гостям, он радушно сказал:

– Милости просим, гости дорогие.

Он провёл немного смутившихся Таню и Дмитрия в гостиную, усадил их в кресла и, удовлетворённо потирая руки, сказал:

– Располагайтесь, господа. Через пару минут, я приду. Только вымою руки и переоденусь.

Оглядываясь и улыбаясь, он вышел из комнаты.

Не накрытый Танин портрет стоял на подставке, рядом стоял неоконченный пейзаж. С холста смотрел на них хорошо знакомый Дмитрию балтийский пейзаж: неспокойный залив, с пенистыми гребешками волн, дюны, валуны, сосны, неяркое солнце, одинокая чайка над волной, в пронзительной северной тишина. Рядом с пейзажем на подставке был ещё один холст, на нём была прорисована голова мужчины, с надменным выражением лица, с тусклыми, не живыми глазами.

Таня и Дмитрием, не сговариваясь, переглянулись. Таня прыснула в кулак.

– Портрет современного коррупционера, – шепнул ей на ухо Дмитрий.

– У меня такое ощущение, что я его уже где-то видела, – ответила она.

– Они все на одно лицо, – резюмировал Дмитрий, – я с такими типами встречался по работе многократно.

Дмитрий перевёл взгляд на портрет Тани. Не отрывая глаз от картины, он тихо прошептал:

– Танечка, а тебе не кажется, что в картине, что-то изменилось? Мне кажется, что твоя улыбка стала счастливей.

– Она радуется нашему счастью, – беря Дмитрия за руку, – шёпотом ответила ему Таня.

Мельников внёс в гостиную поднос с тремя хрустальными фужерами и бутылкой шампанского. Он был в белоснежном свитере, мягких светлых шерстяных брюках, глаза его светились, Ставя поднос на стол, он говорил:

– Уважили, ох, как вы, дорогие мои, уважили старика. Я уже давно живу анахоретом, меня никто не посещает кроме заказчиков. Хожу только в магазины, ничего не читаю, телевизор не смотрю… Вот видите, что пишу (он ткнул пальцем в недописанный портрет мужчины), – это один из тех, кто успел запрыгнуть на подножку демократического экспресса, ярко выраженный рвач. Экстремал даже, я бы сказал, хапает без страха по-крупному, инвестирует власть в зелёные американские рубли, но на меня сильно обижался. Ваньку ломал, мол, художники наглые пошли, ломят с честных людей дикие деньги. Такие люди очень плохо реагируют на слово «дай», но очень любят слово «на». Это ещё молла Насреддин заметил. Однажды он увидел тонущего в пруду сборщика налогов, которому народ на берегу безрезультатно кричал: «Дай руку, дай руку». Молла, подойдя, протянул утопающему руку, закричав: «На руку!» – и тонущий мытарь тут же схватил его руку.

Таня с Дмитрием с удовольствием рассмеялись.

– Работаю. Только работа спасает от хандры. Пейзаж вот пишу для себя, чтобы не забыть, что я художник, – продолжил Мельников.

Он разлил шампанское, взял в руки фужер и, глядя на своих гостей, сказал:

– Глядя на ваши лица, я предполагаю, что вы мне принесли добрую весть и за эту весть можно выпить вина. Только вы мне подскажите, какую нибудь конкретику, чтобы я не выглядел оракулом-неудачником.

Ответил Дмитрий:

– Владимир Петрович, судьба свела нас с Таней, но исток этой судьбы здесь, в вашем доме. Здесь я увидел её портрет и сердце моё с того момента уже не могло жить без Танюши. Не буду всего рассказывать, урежу увертюру: в следующем месяце состоится наша с Таней свадьба…