Портрет

Рок прикрыл глаза и замолчал. Я в немом изумлении уставилась на умиротворенное худое лицо. У него получилось оживить фрукт?

— До сих пор я помню его вкус, — прошептал Моро, словно во сне, — самый чудесный вкус на свете. Сначала я не поверил. Я подумал, что оно упало на меня сверху. Я поднял голову, но оказалось, что я сижу не под яблоней, а под сосной. Я встал и обошел вокруг, выискивая, откуда оно могло свалиться. Ничего. Я решил отложить разгадку тайны на потом. Съев яблоко, опять перевел взгляд на картину. На том месте, где оно было нарисовано, появилось серое пустое пятно. Я решил поэкспериментировать. Через полчаса пристального внимания к винограду и голодных спазмов в животе гроздь так же упала мне в ладони. После этого, я понял, что мне попала в руки не простая картина.

Моро замолчал, усмиряя волнение. Я пристально смотрела на мужчину. Сердце колотилось, мурашки побежали по спине.

— Но как? — прошептала я. — Вы выяснили, почему это происходит? Вы раскрыли секрет?

Старик пожевал губами.

— Я много думал над этим. Тогда, в детстве, я просто решил, что Бог благоволит ко мне. Мама пару раз водила меня в церковь, я знал кое-какие молитвы. Я помолился, спрятал картину у себя на груди, поближе к сердцу. Золото и драгоценности закопал под той же сосной, взяв с собой лишь пару простых колец и ассигнации. Так началась моя жизнь в Орлеане. Вора, шантажиста, контрабандиста, убийцы.

Моро говорил спокойно, словно читал по бумажке. Я не знала, как реагировать. Закатывать глаза и причитать не имело смысла. Я повидала и не такое в своей жизни. Ничего особенного в этом не было. Когда какая-нибудь из моделей Эскрибы рассказывала об ужасах голодающих детей в Африке или о том, что видела на улице несчастного бомжа, я пожимала плечами. Когда девушки случайно падали на подиуме, подворачивали ногу, ломали ноготь — все вокруг охали, пили успокоительные, я же не обращала внимания на их истерики и продолжала работать. Смерть, страдания и боль сопровождали меня пятьсот лет. Я насмотрелась столько ужасов, что нынешнему поколению не представить и в страшном сне. При этом, смерть была не самым жутким исходом…

— Мне везло, — продолжил Рок через некоторое время, — была это моя заслуга или заслуга волшебной картины — не знаю. Но меня ни разу не арестовывали, покушения от конкурентов не увенчались успехом. Я выходил сухим из таких переделок, что страшно представить. В конце концов все решили, что проще мне подчиняться, чем воевать со мной. Я строил империю. Долго, планомерно, тщательно. Сначала стал самым богатым человеком в Орлеане, а потом и во Франции.

Я удивленно приподняла брови. Хозяин заметил мое недоверие.

— Не официально, конечно, — добавил он со смешком.

Моро нажал какую-то кнопку на столе. Скрипнула сзади дверь.

— Принесите два кофе и что-нибудь поесть, — суховато произнес он.

Дверь тихонько закрылась.

— Конечно, я ни на секунду не забывал о чуде, произошедшем со мной, — продолжил он, когда перед каждым из нас поставили поднос с абсолютно одинаковым набором — изящной фарфоровой чашечкой, серебряным кофейником, розеткой с сахаром, маленькими щипчиками и миниатюрной вазочкой с конфетами ручной работы. Я некоторое время любовалась красиво расставленными приборами и розой на коротком стебле, лежащей в углу подноса. Слуги молча удалились.

— После того, как я утвердил свою власть, у меня появились преданные соратники, единомышленники, я мог позволить себе поэкспериментировать с холстом. Мой личный художник периодически рисовал на полотне разные вещи, и я пробовал их оживить. После долгих тренировок я понял. Оживает лишь то, что мне очень необходимо. И то не всегда. Ни еда, ни золото уже не падали мне под ноги. Этого добра у меня было достаточно. Удалось получить лишь несколько действительно необычных вещей. Одна из них - сабля Наполеона.

Моро криво улыбнулся, вспоминая. Его рассказ от предыстории перешел в фазу, интересующую меня безмерно, поэтому я зачаровано его слушала, боясь даже пригубить кофе, чтобы не пропустить ни слова.

— Я очень хотел выиграть спор у Крота, произнес он. — Мы поспорили, что я принесу ему саблю, а он отдает мне контроль над Ренном, если не принесу — убираюсь с Орлеана. Достать саблю было нереально. Никто не знал, где она и как к ней пробраться. Если бы она была выставлена в музее или спрятана где-то в доме, я бы, не задумываясь, украл, и дело с концом. Но увы. О ее местонахождении не было неизвестно ничего. Ходили слухи, что она утеряна, или находится в частной коллекции, и что хозяин никогда ее не показывает. Что ж, я решил, что это мне на руку… У меня было несколько фотографий сабли, я разузнал о ней все, что мог. И мой художник сел за картину. Он рисовал долго, прорисовывая каждый завиток, камень, орнамент, гравировку. Но главное даже не это. Я раскрыл формулу оживления… — Моро уставился мне в глаза. — Главное — оживлять не то, что нарисовано на картине, а то, о чем ты мечтаешь. Не обычную красивую железку, а саблю Наполеона. Великую ценность, желанное сокровище. Главное - мечтать именно о ней, стремиться к ней всем сердцем, всей душой.

Моро замолчал. Я пораженно уставилась в пустоту, размышляя над только что услышанными словами. Значит, ожившая я и я нарисованная – две разные женщины? Мой характер – это совокупность пятисотлетней истории, впечатлений и опыта? Или я - то, что хотел увидеть и чем желал обладать Джордж Олдридж? Но я же все помню… И моя внешность точно совпадает с внешностью Лаурой де Монтиньонес, нарисованной моим Создателем… Возможно, с живыми объектами по-другому? В то же время я догадывалась, что характер Джорджа близок мне, я смотрю на многие вещи так же, как и он… Значит, мой истинный Создатель не художник, а Джордж?! Я мотнула головой, прогоняя абсурдные мысли. Подумаю об этом потом, в более спокойной обстановке.

Моро громко прокашлялся. Я, очнувшись, подняла голову.

– Я смотрел на картину целыми днями, неделями, но она не оживала. И тогда я разозлился.

Моро резко поставил чашку на стол. Фарфор горестно задребезжал. Я внутренне сжалась от страха. Мирный добродушный дедушка вдруг превратился в злобного монстра. Глаза сузились, из-под верхних губ показались острые клыки. Он словно пес ощетинился и вот-вот зарычит.

— Я убил его, — рявкнул он. Я догадалась — речь шла о художнике. — Прямо перед картиной. Мне крайне была необходима сабля. Иначе все мои планы летели в тартарары. Я помню, как кровь из перерезанного горла брызнула на полотно. Помню удовлетворение и алчность, охватившие меня при взгляде на окровавленный холст. И тогда сабля вдруг вывалилась прямо под ноги. И она была измазана кровью.

Я изумленно ахнула. Значит, смерть? Это катализатор? Но я ожила из-за любви, а не из-за смерти. Передо мной никто не умирал. Только любимый бросил и женился на другой…

Моро вновь переменился. Сейчас он улыбался почти по-доброму и ничем не напоминал садиста и убийцу. «У него явно не в порядке с головой», — испуганно подумала я.

— Да. После того случая я всегда добавлял к желаемому на картине одну или две жизни, — самодовольно произнес он, — а ты? — Я вздрогнула. — Ты помнишь смерть? Кто умер возле тебя?

Я медленно и старательно допила кофе. И так же осторожно поставила чашку на стеклянный столик.

— Мой Создатель, — произнесла тихо, — он умер передо мной. Были еще смерти, много смертей. Но гибель Создателя была самой трагичной.

Моро хлопнул ладонью по столу, словно услышал что-то замечательно важное. Его теория подтвердилась. Психованный сумасшедший старик. И ему в руки попало бесценное старинное полотно. Страшно подумать, что он может натворить.

— Чего Вы от меня хотите? — спросила я хмуро. Пора было заканчивать разговор. Или, по крайней мере, двигаться к логическому завершению.