Пошел вон, Чернов!

И вот тут мое колотящееся сердце замирает.

— Что с Русланом? — снова вскакиваю с кресла. — Что ты с ним сделал? — в горле встает ком.

— Отдохнет пока парень. А то слишком деятельный, — усмехается. — А ты посидишь, подумаешь, что тебе дороже, — отрезает Константин.

— Что ты с ним сделал? — повторяю вопрос, подлетая к Когану. Паника захлестывает. Неважно, будем мы с Русланом вместе или нет. Я люблю его.

— В участке он сейчас, потом переедет в СИЗО. А там разберемся, надолго или нет.

— Да за что?! — уже кричу.

— Поверь, каждого человека есть за что закрыть, — снова усмехается. Никогда не замечала за Коганом столько ироничной злобы. Никогда не видела его настоящим. — А он невесту мою украл. Человека похитил. Нехорошо. Еще мозги ей переформатировали. Я не могу это проглотить.

— Я не подавала заявления! И ничего не подпишу!

— Уверена, что не подавала заявления? — ухмыляется. — Там разберутся. А пока будут разбираться, ты посидишь здесь.

— Зачем? — уже хриплю я.

— А затем, что не надо было испытывать мое терпение! Оно закончилось.

Глава 23

Руслан

Выхожу из машины, щелкаю сигнализацией. Надо остыть и выспаться. Нервы на пределе. А мне нужна холодная голова, чтобы не сорваться к дому Когана и внаглую не забрать Славу. Меня просто рвет от понимания, что она там, с ним, на одной, мать их, территории.

Только попробуй завтра не прийти в назначенное время, Кошка.

Только попробуй!

Не надо доводить меня до сумасшествия. Я и так на пределе.

Прикуриваю сигарету, замечая возле подъезда ментовскую тачку.

Глубоко затягиваюсь, облокотившись на капот, глядя, как в мою сторону направляются менты.

— Чернов Руслан Давидович? — вежливо спрашивает один.

— Ну, допустим.

— Предъявите документы, — плотно подходят ко мне, словно окружают. И мне это уже совершенно не нравится.

— На каких основаниях? — выгибаю бровь, выпуская дым в их сторону. Я борзый, да. Но это на нервах.

— Вам предъявлено обвинение по статьям сто двадцать шесть и сто двадцать семь.

— Расшифруйте, — ухмыляюсь. — С уголовным кодексом не знаком, слава богу, — снова выдыхаю дым тому, кто ближе ко мне.

— Похищение и незаконное удержание человека.

Стискиваю челюсти.

— И кого же я похитил?

— А это вам в отделении пояснят. Пройдемте с нами.

Лезу в карман, чтобы вынуть телефон. Потому что ситуация подсказывает, что дальше шанса позвонить может и не быть.

Но позвонить мне не позволяют, мой телефон выбивают из рук, по беспределу заламывают руки и тыкают мордой в капот. Понятно, что сопротивление при задержании только усугубит ситуацию. Но на мужских истинах и адреналине я выкручиваюсь, раскидывая ментов, одному из них, похоже, ломаю головой нос.

А дальше менты со мной уже не столь нежны. Получаю металлической дубинкой по почкам и в живот, сгибаясь пополам. Пока ловлю маяки, меня уже пакуют в наручники и плюсуют к похищению еще сопротивление при задержании.

Суки!

А потом еще «веселее». Всю ночь держат в участке, вешая на меня все грехи мира. Но я ни на что не подписываюсь.

— Вот вы продолжаете упорствовать, а тем временем Ярославна Андреевна утверждает, что вы похитили её в ночь с двадцать девятого на тридцатое декабря, увезли за город и удерживали её там несколько дней. Есть ее заявление. Где все подробно описано. Доказательства собрать не составит труда.

Кошка, ты реально написала на меня заяву?

Прикрываю глаза. Быть такого не может.

— Я никого не похищал, — продолжаю отказываться. Во рту привкус крови. Мне разбили скулу, когда паковали. Руки немеют от слишком тугих наручников.

— Не усугубляй ситуацию, Чернов. Напишешь чистосердечное, закрою глаза на сопротивление, — ухмыляется мент. — А так ты накуролесил минимум на пять статей. Копнем глубже – еще найдем, — угрожает он.

— Кеннеди тоже я грохнул? — усмехаюсь, морщась от боли в скуле. Подправили мне физиономию. Хирурги хреновы.

— Ну продолжай шутить, может, за шутки на зоне сойдешь.

— Мне нужен звонок.

— Ты боевиков, что ли, пересмотрел? Что тебе положено, а что нет, решаю здесь я. А ты пока мое расположение не вызываешь.

Мразь.

Кошка, ты реально вот так решила меня убрать?

Не верю!

— Покажите мне заявление! — требую я.

— А посуду тебе домой не сходить помыть? Волохов! — кричит сержант. — Уведи товарища. В десятую его посели.

А десятая камера у нас на пятерых. Апартаменты на высшем уровне, в лучших традициях мусарни. Серые выкрашенные стены, железные нары, бетонный пол, сырость и неприятный затхлый запах.

Наручники сняли, и кисть теперь ломит от подступающей крови.

— Доброй ночи, —здороваюсь с обитателями. Я на их фоне как дебил – в грязных джинсах, мятой рубашке и пиджаке. Нарисовался, не сотрёшь.

Двое бомжеватых бедолаг спят на нарах. Еще двое поприличнее сидят за столом. Один из них в возрасте, лет шестидесяти, с седой бородой. Довольно прилично одетый для местного заведения. В спортивном брендовом костюме. Второй, молодой, бритый и дёрганый, смотрит на меня шакальими глазами.

— И тебе не болеть, — хрипит седой. — Как зовут тебя?

— Руслан.

— Статья? Или так – залётный?

— Залётный.

— За что залетел, залётный? — усмехается гнилыми зубами бритый, заваривая чай.

— За любовь, — ухмыляюсь.

— Насильник? — как-то недобро выгибает бровь седой.

— Нет.

— Руку поднял?

— Нет, похищение.

— Чужую бабу, что ли, умыкнул? — ржет бритый.

— Лысый, е*ло закрой! — рычит на него седой.

— Ты, Руслан, присаживайся, — указывает мне на лавку. — Лысый, угости залетного чаем.