Посланец небес

Крошечный однокомнатный домик, казалось, давил на нее, как пресс для выжимания сока, пригвождая к стенам, так что она с трудом могла дышать. Бедный Джоэл! Он теперь переселился в церковь, чтобы она себя в его доме чувствовала комфортно, а у нее даже не нашлось слов, чтобы похвалить его жилище. Даже в Джубайле она предпочитала большие комнаты, а теперь, проведя столько времени, когда крышей ей было небо, а стенами — высоченные сосны, кедры и ели, любое помещение казалось тесным и давило на нее.

В безудержном порыве раздражения Ганна принялась расхаживать по комнате. Может быть, погода так действует на нее — холод и дождь, не прекращавшийся уже несколько дней. Скоро опять станет тепло, придет настоящее лето, которое она так любила.

Ее охватило чувство печали, когда она подумала, что ей придется покинуть Айдахо, где они провели с отцом три года в борьбе за существование, где она нашла — и потеряла — друзей. Она все еще чувствовала себя защитницей оставшихся в живых детей из Джубайла, считала себя ответственной за их будущее. Они доверяли ей. Как же она сможет предать их? Трое из них еще не были устроены.

Вздохнув, Ганна провела рукой по тяжелым волосам. Тиканье часов раздавалось все громче и громче в этой тишине. Дождь барабанил по стеклу, а ветер рвался в дверь с такой силой, что Ганца испугалась.

Она покрепче натянула на плечи шерстяную шаль и хмуро посмотрела на закрытую деревянную дверь. Как могла погода так внезапно измениться, когда?.. Стук повторился — сильный грохот, заставивший задрожать дверь. Это не Джоэл: он всегда стучал в дверь очень осторожно и дожидался ее ответа. Кто это может быть в такую дикую, дождливую ночь? Вдруг, к своему ужасу, она увидела, что щеколда поднимается.

Она невольно подумала о бандитах, о мародерах «Черноногих» и сотне других ужасных и страшных роках судьбы. Они промелькнули в ее голове, почти лишая ее разума. Ганна схватила первое, что ей попалось под руку. Им оказался ботинок, подаренный ей миссис Вентвисл. Собрав все свое мужество, она подняла его, как дубинку, подошла к двери и, резко открыв ее, размахнулась и изо всей силы ударила своим оружием.

Она увидела что-то огромное и бесформенное и услышала яростные ругательства. Ганна била снова и снова, нанося удары по незваному гостю. В итоге ее, перепуганную до мозга костей, пронзил голос:

— Ганна? Черт возьми, здесь так мокро! — прорычал в раздражении голос, и она замерла с поднятым ботинком в руке. Улыбка сначала искривила ее рот, затем осветила глаза и все лицо.

Это был Крид.

Она бросила ботинок, в нерешительности раскрыла дверь, чувствуя, как слабеют ее колени. Она была взволнованной от еще не угасшего страха и в то же время безмерно счастливой. Он нашел ее, он здесь, рядом с ней, и она весело впустила волка в овчарню. Должно быть, это любовь — слепая, глупая любовь…

— За что ты меня била на этот раз? — спросил он, влетев в комнату и обрызгав ее с головы до ног.

Ганна закрыла за ним дверь и прислонилась к ней. Струи дождя стекали с полей его шляпы, образуя на полу лужицу. Крид посмотрел на кожаный ботинок, невинно лежавший на полу.

— Ты знаешь, я начинаю завидовать мужчинам, у которых женщины только визжат от страха. А у тебя нет недостатка воображения в поисках орудия защиты, — пробормотал он, стягивая шляпу.

Однако даже после ее нападения, его тон был неожиданно дружелюбным.

— Извини, — сказала она, смущенно пожимая плечами.

— Извини? Ну, это, конечно, вечное лекарство от всего — даже от шишек на моей голове.

Ганна почти не слышала его, она упивалась им. Даже такой мокрый, с прилипшими густыми волосами и до нелепости длинными ресницами, которые до сих пор хранили капли дождя, он выглядел божественно. Мокрая одежда облегала его мощное мускулистое тело, о котором она пыталась не вспоминать. Ганна вздрогнула и посмотрела ему в лицо. Неужели прошло всего несколько дней с того момента, когда они были так близки? А почему же кажется, что это было так давно? И почему ее сердце так бьется, кровь пульсирует и ускоряется в жилах, и застывает лишь в одном том месте? Ее смущение от его неожиданного визита и предательское возбуждение тела твердо и уверенно вели ее к покорности, но Ганна состроила строгую мину:

— Зачем ты пришел? — спросила она.

Крид, снимавший в этот момент мокрый макинтош, надетый поверх его одежды из буйволовой кожи, остановился и недоуменно и вопросительно посмотрел ей в глаза:

— А раньше со мной так не обращались. Ты пренебрегаешь мной? — Его взгляд пробежал по комнате. — Я не подумал спросить — может, ты кого-то ждешь?

— Тебе не следовало бы быть таким насмешливым, — огрызнулась она с поднимавшимся в ней раздражением, которое всегда возникало при разговоре с ним. — Это совершенно нормальный вопрос. Я имею в виду, что я здесь уже четыре дня, а ты и не подумал прийти ко мне раньше. Что тебе здесь надо? Зачем ты пришел?

— Конечно, не для того, чтобы делать визиты добрейшему и милейшему пастору Аллену. — Мокрая одежда соскользнула на пол, и Крид отпихнул ее ногой. — Как ты думаешь, почему я это сделал? — спросил он снисходительно.

— Я не знаю…

Ее ответ повис в воздухе. Красивые глаза Крида смотрели на нее с насмешкой и иронией и, может быть, с любовью, которая, как ей показалось, затаилась в их бархатисто-черных глубинах? Нет, было бы слишком глупо ожидать этого от мужчины, эмоции которого ограничиваются раздражением, цинизмом и физическим влечением. О последнем она даже не думала как о страстном желании.

В страсти было больше нежности и чувства, чем в простой физической потребности, толкающей человека к греху и превращающей его в животное. Физическое влечение любит скрытность и темноту, а страсть — лунный свет и тайну. Может, в этом и состоит разница между ними? Как предмет и его тень на стене. Одно — любовь, другое — отражение.

Любовь. Неужели это слово в полном понимании применимо к Криду Браттону? Сомнительно. В нем отсутствуют даже признаки сентиментальности. Она выросла с возвышенными понятиями о любви. Крид же никогда не принимал слово «любовь» за слово, имеющее такие яге права в английском языке, как и другие. Любовь, в его понимании, это какая-то субстанция — как куличики на песке. И как она могла быть такой глупой и влюбиться в этого человека?

Он был лживым, это она помнила. Но не могла забыть волшебную страстность его рук, ласкающих ее, губ, ничего не обещавших ей, хотя бы просто ради спасения ее гордости. А теперь он снова здесь, и она чувствовала предательское волнение сердца от его близости.

На его чувственных губах промелькнула улыбка.

— Ты обычно более красноречива, Ганна. Неужели я так долго отсутствовал?

«Да, так много дней, часов, минут, секунд…»

— Нет, — соврала она. — Мне просто нечего тебе сказать.